Черно-белое кино

– Кто такая Тихомирова? Ты же вроде на Таньке Бек женился?

– Да… девка одна, обижают ее, комнату хотят отнять. – Для убедительности я достал пол-литровую банку сахалинской красной икры.

Декан потеребил донос.

– А с этим что делать?

– Шлите их на хер. Я заочник, сторож беспартийный – что с меня взять.

– И то верно, – кивнул декан и надел очки. – А диплом у тебя сла-абенький.

Мне было не до диплома. В жилищной битве я изменил тактику: воевал не со всем правлением ЖСК, а только с председателем. Каждое утро, как на работу, я шел в присутствия: суд, прокуратуру, милицию, отдел учета и распределения жилплощади, отдел народного контроля, совет по товарищеским судам, Комитет советских женщин и т. д. и т. п. Конторам этим несть числа. С утра до вечера сидел в приемных и коридорах власти. Иные коридоры были мраморными, в коврах; другие отстойные, подвальные, с желтыми разводами на потолках. Я ждал приема и читал художественную литературу. Ни до, ни после я не читал так много. Если жалобы мои не брали, посылал их по почте с уведомлением о вручении. Под руководством Гуревича я наблатыкался строчить кляузы левой ногой с закрытыми глазами. Получал отказы, писал новые – на отказавших. Подруга моя, любезная КПСС! Не будь тебя, горел бы я синим пламенем. Жалобщиков ненавидели, но им отвечали по закону – в месячный срок. Я вошел в раж: когда чиновники видели меня – их начинало трясти. “СКЛОКА” пухла, но безрезультатно – государство было непробиваемым. Я стравливал конторы между собой и на всех вместе писал жалобы в партию: сначала – районную, затем – городскую, и на последях – в ЦК. Взять с меня было нечего, выгнать – неоткуда. Я даже не предполагал, что так люблю сутяжничество. На первых порах меня устрашали по телефону физрасправой, я пугался, врать не буду, но изображал бесстрашие и, как ворона мерзлый хрен, долбил председателю свое: “У тебя будет инфаркт, жена твоя выкинет, получишь по рогам партийным. Отдай Лене комнату”.

Взялись и за Лену. Осудили товарищеским судом, оштрафовали, подбирались к исключению из ЖСК. Лена сникла. Я великодушно предложил ей пожить у меня в Бескудникове. Спросил Таню, как она на это смотрит? Таня сказала: “Пожалуйста-пожалуйста”. Гуревич был недоволен: “Повело кота на блядки”.

Лена прижилась.

Без звонка приехала мама, познакомиться с новой невесткой. Я был в ванной.

– Здравствуйте, Таня, – сказала мама. – Я Тамара Георгиевна. Какая вы красивая…

– Я Лена.

– ?..

Я боязливо наблюдал за происходящим в щель.

С кухни, спотыкаясь, выбрел жеванный, с бодуна сосед Леня в коротком замызганном халате, из-под которого торчали неприлично волосатые ноги.

– Приветствую, Тамара Георгиевна, – потянулся поцеловать у мамы руку.

– Это что за Бельмондо! – оторопела мама. – Сережа! Что происходит?!

Я вышел из ванной, попытался объяснить ситуацию. Мама не стала слушать.

– Пропади вы пропадом! – И хлопнула дверью.

– Какая мама у тебя наблюдательная, – восторженно поводя фактурной головой, пробормотал Ленька, ибо действительно был русским дубликатом Жан-Поля.

Мама была в гневе. Я стал подумывать, не бросить ли мне квартирную тяжбу, которой не видно конца-края.

– Не удумай, – сказал Гуревич. – Доделай дело. Бросишь – локти будешь кусать.

– Леонид Михайлович абсолютно прав, – не задумываясь, согласилась Агнесса. И добавила по-матерински: – Добей их, деточка.