Черно-белый фамильяр (СИ)

— И не подумайте, дорогой мой друг! Как можно заметить, я вовсе не нуждаюсь в деньгах. И поверьте, делаю это от чистого сердца, ведь, если мы не обяжем себя совершать добрых дел, то кто будет? Прошу, примите это лекарство как мою благотворительность, дабы Боги простили мне мои грехи. И, если пожелаете отблагодарить, то помолитесь за меня, — передал он склянку Вильяму. — А теперь позвольте откланяться. Рад знакомству. Прекрасная мисс, — подняв котелок, попрощался он и с Ингрид, обнимающей маму.

София гладила дочь по голове:

— Благодарю Вас, мистер Бенеджи! Пусть Боги пошлют и счастье Вам!

— Не сомневайтесь, миссис Кук. Мистер Кук, когда возникнет новая необходимость, без всяких стеснений можете прибыть по этому адресу, — передал он визитную карточку.

* * *

— Как Вы знаете, — продолжила София, — лекарство, действительно, помогло, в этом он не обманул. Однако, мы понимали, что эта милость имеет свой срок, и потому, когда-то от нас потребуется что-либо взамен.

* * *

Сняв шляпу, Вильям стоял посреди зала в богатом доме. А мистер Бенеджи, сидящий за письменным столом, рассматривал через лупу принадлежащую ему коллекцию редких минералов, попутно, в совершенно флегматичной манере, ведя беседу с нуждающимся гостем:

— …Вы вольны уже сейчас, выйдя за порог, тут же отправиться в ратушу и сообщить обо мне. Однако, раз по-прежнему пребываете в моём кабинете, сочту, что даёте себе очевидный отчёт в том, что помощь, бо́льшую, нежели предложена здесь, Вам ни у кого не найти.

— Но, ведь, чёрный жемчуг… — колебался Вильям.

— Мистер Кук, — перебил его хозяин, — я понимаю, что Вы желаете уберечь семью. И с уверенностью могу заявить, что в эту самую минуту наблюдаю перед собой хорошего отца и мужа. Более того, мне ясны Ваши сомнения, поскольку осведомлён о Вашей добропорядочности. Вы образцовый горожанин, верный короне подданный и преданный семьянин. Кто вправе судить Вас? И если Вам, вдруг, становится доподлинно известно об имеющемся лекарстве для, надеюсь, дорожайшей и любимой супруги, матери Вашей прелестной дочки, сможете ли Вы позже смотреть им обеим в глаза, зная, что именно Ваши сомнения стали причиной неминуемой трагедии? Как в сравнение с жизнью родного человека Вы поставили свой, честно говоря, абсолютно того не стоящий страх?

Вильям замер.

— Скажу открыто, что совершенно поддерживаю Вашу мысль в том, что ценнее семьи в этом мире не встретить ничего. И семья куда важнее, нежели наши опасения и чьи-то запреты. Вижу, Вы приняли верное решение, но боитесь преступить некоторые формальности. Что ж, мистер Кук, разве закон убережёт от болезни Вашу жену, и не позволит Вашей дочери стать сиротой? Вы можете отказаться, и будем молиться, чтобы констебли не поскупились на иное лекарство.

* * *

Кот вздохнул:

— Существуй магия, излечивающая болезни, а не только дарующая облегчение, в аптекарях не было бы нужды. Даже само «бессмертие», в чьих-то глазах равноценное предательству, спасает от гибели лишь единожды. Наша удача в том, что в этих землях ещё не перевелись чтецы прошлого, хоть и видят они уже не так ясно.

— Зачем бы врачу или владельцу ткацкой фабрики проклятый чёрный жемчуг, мистер Уайт⁈ — уже зная ответ на заданный вопрос, искала подтверждение своей догадке София.

— Всё верно, миссис Кук, им, скорее всего, он был бы незачем. Если только кто-либо из них не пользовался бы знакомством с колдуном, имеющим свой интерес к запрещённому ингредиенту.

— Мой дорогой Вильям, — плакала София, — уже восемь лет жертвует своим здоровьем взамен моего…

— Проклятье чёрного жемчуга весьма сильно́, потому сами островитяне хранят его глубоко в пещерах. — сочувствующе пробасил фамильяр.

Женщина была не в силах остановить слёзы, понимая, насколько безвыходно их нынешнее положение. За эти годы она обращалась к травникам, аптекарям, даже, приходившим из Гастина магам…

Одни давали лишь кратковременное успокоение, другие попросту обманывали или не умели эту болезнь лечить, называя её обыкновенной сенной. Наверное, они искали недостаточно?

София много раз упрашивала Вильяма уехать, но тот, видя, как счастлива его семья и налажена жизнь, не хотел вновь подвергнуть её лишениям. Потому, был готов забыть о себе. И вовсе не понимал слов жены о том, каково будет ей и малышкам, когда, быть может совершенно внезапно, в один день его не станет?

Кажется, об этой стороне своего поступка он нисколько не думал. В представлении, что уж таить, напуганного собственным бессилием и отчаявшегося Вильяма, иного решения будто бы не существовало.