Черное колесо. Часть 1. История двух семеек

Дождалась-таки Анна Ивановна внука! Ей бы радоваться да умиляться, но многое, ох, многое не позволяло ей отдаться этим сладостным чувствам. Ну всё, абсолютно всё не по её вышло, разве что с полом ребенка угодили. А так!.. Взять хотя бы то, что известия о рождении внука и о женитьбе сына пришли одновременно, в одном конверте с приложением фотографии всего «святого» семейства, причём ребёнок никак не походил на новорождённого, уже успел отъесть весьма округлые щёчки и смотрел в объектив широко открытыми глазами. Ни тебе родительского благословения, ни тебе радостных многомесячных хлопот в ожидании рождения наследника славного имени. Тут, заметим, Анна Ивановна была несколько не права. За родительским благословением Гарри не обратился не из-за пренебрежения сыновним долгом и не по забывчивости, а руководствуясь исключительно заботой – зачем мать раньше времени расстраивать? А уж единовременность регистрации рождения ребёнка и брака счастливых родителей объяснялась совсем просто – чего лишний раз по ЗАГСам бегать? А что ребёнку на фотографии уже четыре месяца – так где же в поле фотостудию найти? Зато какой мальчик получился, что на фотографии, что в жизни! Умилитесь, Анна Ивановна, право, умилитесь.

Мальчик был действительно симпатичный и Анна Ивановна умилилась. Но ненадолго. Ребёнок хорош, но имя!.. Если бы с ней посоветовались, она бы никогда не назвала так своего внука. Конечно, имя благородное, Рюриковичи не гнушались, но, как справедливо полагала Анна Ивановна, назвал так Гарри своего сына в честь закадычного дружка Олега Бутузова. Тому прямая дорога была в тюрьму, но оказался в милиции, и теперь каждая встреча на улице с Бутузовым, облачённым в мерзкую форменную гимнастерку и с пистолетом на разжиревшей заднице, просыпалась новой щепоткой соли на её незаживающие душевные раны. И главная боль – невестка! Нет, совсем она не походила на ту, которую в мечтах подбирала Анна Ивановна в жёны для своего любимого сына. Начнём с возраста: непорядок, когда жена на четыре года старше мужа, сейчас, по молодости, оно, может быть, и ничего, а вот пройдёт лет десять-пятнадцать… Кажется красивой… Ну и что с того? Как любила говорить Анна Ивановна: «Красота – дело наживное», – или в развёрнутой форме: «Если девушка некрасива в шестнадцать лет – это её беда, если женщина некрасива в сорок – это её вина». Кажется доброй… Добрая – значит, дура. Простим Анне Ивановну эту резкость, ею она скрывала один свой давно созревший и, добавим от себя, далеко не однозначный вывод, что с Гарри нужна не доброта, а твёрдость. Да, в женщине важнее всего порода, воспитание и образование, ничего этого Анна Ивановна в своей невестке не наблюдала, оттого и горевала.

В письмах сыну Анна Ивановна была предельно корректна, но, видно, её недовольство каким-то образом передалось на расстояние, и, несмотря на многочисленные и настойчивые приглашения, молодые не спешили приехать в Куйбышев. Каждый раз находились надуманные, неубедительные для Анны Ивановны отговорки: то осенью вдруг наступила такая распутица, что передвигаться можно только на тракторе, да и то не дальше ближайшего магазина; то вдруг такие морозы завернули, что у лошадей на ходу хвосты обламываются, куда уж тут с малым дитём ехать; а по весне Иртыш разлился так, что берегов не видно, все мосты посносило, ни машины, ни поезда не ходят. А там и поле подоспело, теперь уж всё откладывалось до поздней осени, а вернее, до зимы.

Зимой Анна Ивановна не выдержала и засобиралась в дорогу. Нам, нынешним, не понять величия её подвига, вполне сопоставимого с прославленным Некрасовым путешествием жён декабристов на Нерчинские рудники. Скорость передвижения по российским дорогам с тех давних времён, конечно, несколько выросла, но за счёт потерь в комфорте. Карета не идёт ни в какое сравнение с плацкартным купе поезда, заполненным по столыпинским нормам, а фирменные для каждой станции или постоялого двора расстегаи, уха, всякие селянки и ботвиньи, гораздо лучше помогали скрасить тяготы путешествия, чем кипяток из титана. Впрочем, не будем преувеличивать заслуг Анны Ивановны. В её время и в той стране такие подвиги совершались постоянно и повсеместно, сами власти, изумлённые живучестью народа, признали это чеканным языком плаката: «Подвиг – норма жизни!»