Черное перо серой вороны

Он повернул ключ зажигания, включил скорость, и машина, тихо урча, тронулась с места, хотя и не без рывка. Дядя Владя аж покривился весь от этого рывка, однако промолчал и дальше сидел, угрюмо глядя прямо перед собой. Впрочем, хозяин вскоре вполне освоился и вел свой лимузин вполне прилично. Да и опасаться, действительно, нечего: дорога пустынна как в ту, так и другую сторону, будто все живое вымерло вокруг нее и около.

На повороте Чебаков притормозил и, не заметив никаких машин, глянул на часы на приборной доске — часы показывали без четверти три. Вздохнул и повернул в сторону казарм.

Собственно говоря, можно было бы и не ехать, и не встречаться с Ниной Петровной, а подношение Валере оформить как плату за рекламу Угорска и его нужд перед вышестоящими инстанциями. И статья в расходах на подобные, мол, вещи предусмотрена законом. А предусмотрена или нет, Валере знать вовсе ни к чему. Главное, он, с одной стороны, не окажется как бы в неловком положении, а с другой — какое-никакое обязательство на себя примет. И не подкопаешься. Осевкину же подать эту сделку, как заботу о его ФУКе. Так что встречаться с Ниной Петровной — лишняя трата времени. Плохо, что идея эта пришла ему в голову слишком поздно. Однако и не встречаться теперь уже никак нельзя: подумает, что позвал, а потом наплевал, и что там в ее голове закрутится по этому поводу, одному богу известно. А у нее вся бухгалтерия, все входящие-выходящие, и случись что-нибудь такое-этакое, обязательно припомнит. Встречу же на дороге можно изобразить как случайную: она небось не одна, остановку ей надо будет как-то объяснить. Ну да там будет видно.

* * *

— Вы куда-то спешите? — спросил Улыбышев у Нины Петровны, заметив, что она уже не впервой поглядывает на часы и будто бы даже нервничает.

— Что? Ах, нет! Что вы! — не сразу откликнулась Нина Петровна. И заторопилась, иногда довольно глупо похихикивая: — Привычка, знаете ли, хи-хих! Все никак не могу уразуметь, что я в отпуске. Вот и тянешься к часам. На работе-то у меня все расписано по минутам, — постепенно успокаивалась она и уже без тени смущения встречала внимательный взгляд Улыбышева в зеркале над его головой. — С утра, как водится, смотришь бумаги, потом к тебе идут чиновники с ведомостями на подпись, потом сидишь у начальства, слушаешь умные речи о том что было, что будет, чем, так сказать, ха-хах, сердце успокоится. Сплошная, знаете ли, маниловщина. Вроде и не дураки, а как послушаешь… Впрочем, не обращайте на меня внимания, Алексей Дмитриевич. Чиновничий психоз, — пояснила она с милой улыбкой.

— Понимаю, понимаю, — покивал головой Улыбышев. — Сам не так уж давно был в вашей шкуре. Хотя работа у меня была другая, но в принципе всякая работа требует от работника соблюдения определенных правил. Тут уж ничего не попишешь.

Машина петляла по дороге, переваливаясь с боку на бок, объезжая ямы. Если же объехать было нельзя, то осторожно погружала в воду передние колеса и, скрепя железными суставами, скрежеща шестеренками, выбиралась на ровное, всхрапывала и двигалась дальше.

Пассажиры сидели, вцепившись в дверные ручки, молчали. Каждый думал об одном и том же, но по-своему.

Артему Александровичу Сорокину казалось, что его отправили на задание в горы, не выдав ни оружия, ни карты, ни компаса — буквально ничего для выполнения задания. И даже само задание толком не объяснили. И не идти нельзя, и идти смертельно опасно. Оно бы еще ничего, если бы с товарищами: как-нибудь отбились бы. Было ведь однажды: попали в засаду, рацию снайпер вывел из строя, час идет бой, два — патроны на исходе. Камнями стали отбиваться. Хорошо еще, что подполковник Улыбышев, командовавший тогда спецподраделением ФСБ, догадался, что рация не отвечает не просто так, а по причине выхода из строя, и послал сперва вертушки, а уж потом и роту спецназа. Выручили. Но половина группы осталась в ущелье… Да, было дело…

Серега, сын Артема Александровича, жалел, что оставил лагерь: в лагере было спокойней. Но взрослые почему-то легко согласились с его предложением, что ему лучше будет дома, хотя почему лучше, не сказали, и ему теперь казалось, что впереди его — и не только его — ждет что-то страшное. Он видел, как нервничает мать, как тупо уставился на дорогу отец, а именно так он смотрит, когда не уверен в себе, чего-то не понимает. Серега тоже мало что понимал. Одна надежда — на дядю Алексея, о котором отец всегда отзывается как о самом настоящем командире. Уж дядя Алексей что-нибудь придумает.