Черное перо серой вороны

Увы ему, увы еще раз: он опоздал и здесь. Все, что можно было разграбить и растащить по своим закуткам, разграбили и растащили, не зная, как и на что все это использовать. А тут еще расплодились банды, точно плесень в квартире с протекающим потолком, и все дрожало перед их беспредельной жестокостью, все гнулось перед их нахрапистостью: и выхолощенная милиция, и купленная прокуратура, и напуганные до смерти остатки советской власти. Никто ничего не понимал, каждый действовал в одиночку, опасаясь как друзей, так и врагов.

— Вот уж сволочи, так сволочи, — ворчал дед Андрея Сергеевича генерал Чебаков, отправленный в отставку сразу же после демарша «команды идиотов», как он величал гэкачепистов, не сумевших организовать даже приличного путча. — Всё у нас кверху задницей, все задним умом крепки, — накалялся ненавистью его голос. — Вон китайцы — постреляли своих хунвейбинов в Пекине — и все сразу же угомонились. А не постреляли бы, так драка там такая бы возникла всех против всех, что от их миллиарда жителей не осталось бы и половины. История тому свидетель. Зато теперь тихо, спокойно, а главное — результативно: проводят реформы, промышленность растет, перед Америкой не гнутся, как наши обормоты, и, помяните мои слова, скоро станут самой мощной державой в мире. Есть, как говорится, у кого поучиться, да нам все не впрок.

Однако ворчание старого генерала как-то не воспринималось его окружением. Да и то сказать: сам-то ты где был? Сам-то ты чем занимался, когда надо было вставать грудью против распоясавшихся грабителей? Дома сидел, поджавши хвост? В телевизор пялился на ножки балерин, отплясывающих лебединые танцы? Молчал бы уж, старый пердун.

Впрочем, не он один. И сам Андрей Сергеевич был не лучше. Почитай, весь народ пялился в телевизор с хмурой озлобленностью обездоленных, не понимая ни слова из того, что внушали ему бойкие комментаторы. Вот если бы…

Все перевернулось с приходом банды Осевкина, захватившей деревообрабатывающий комбинат, лежавший при последнем издыхании. И Андрей Сергеевич был одним из первых, кто — не сразу, разумеется, а изрядно расчесав себе затылок, — пошел на поклон к Осевкину и Нескину, новым хозяевам комбината.

Да, была пятница, полуофициально считающаяся коротким рабочим днем для всякого начальства. В пятницу оно, это начальство, измотанное непрерывным потоком дел, которые никогда не переделаешь и, следовательно, не стоит даже пытаться, позволяло себе расслабиться на полную катушку, презрев всякие условности и правила. В пятницу Чебаков щадил своих подчиненных. Отчеты и задачи — это не работа, а так себе — отдохновение души.

— Да, так вот, дорогие товарищи и господа, — начал Андрей Сергеевич, поднявшись, когда все расселись и угомонились, приготовившись слушать, а иные так даже и записывать. Он оглядел длинный стол, пробежал взглядом по знакомым лицам и продолжил хорошо поставленным баритоном: — Минувшую неделю наш город и район провели вполне успешно, если иметь в виду общую, так сказать, экономическую и политическую обстановку в нашей стране. Наше ведущее предприятие продолжает развиваться, производительность труда там растет, налоговые отчисления увеличиваются. Если иметь в виду прошлый, не самый успешный год, рост поступлений в городскую казну увеличился на три процента. Еще полтора процента дала торговля и кустарные промыслы. Наши экономисты решают, как лучше и в какой очередности использовать эти деньги на благо нашего города и его жителей. Правда, должен отметить, что городской бюджет используется нами далеко не так эффективно, как бы нам всем хотелось. Особенно по части строительства жилья и дорог. Дороги у нас очень и очень плохие. Сами по ним ездите и знаете, как на них трясет, так что расписывать вам их состояние считаю излишним. Как говаривал наш гениальный писатель Гоголь: «В России две беды: дураки и дороги». С тех пор мало что изменилось. К сожалению. Я не имею в виду присутствующих, — оговорился Чебаков, заметив, как нервно зашевелились его подчиненные, — потому что и без нас дураков хватает на всех этажах власти. Но это сугубо между нами.

Чебаков покхекал, чтобы разрядить обстановку и снова перейти на деловой тон, хотя отлично видел, что каким бы тоном он ни говорил, а толку от этого будет мало: все движется так, как двигалось и год, и пять лет назад, потому что двигатель один и тот же — деньги. А деньги приплывают с одной стороны, уплывают в другую сторону, и лишь малая толика их идет на пользу городу. И с этим уже ничего не поделаешь. А если он и попытается что-то поделать, то вряд ли усидит на своем месте хотя бы неделю. И ладно бы, уволили и забыли. Тогда бы он как-нибудь и сам с теми деньгами, что уже накопил путем всяких махинаций, сумел бы выкрутиться. Но не дадут. Потому что выбывший из команды выбывает из-под ее контроля, а это весьма и весьма чревато непредсказуемыми последствиями. Остается молить господа, чтобы ничего не менялось, иначе — труба.

Однако должность обязывала, и Чебаков продолжил вязать кружева слов, почти не задумываясь об их смысле: