Черное перо серой вороны

Однако Алла не была способна думать ни о своих отдаленных перспективах, ни даже о том, что ожидает ее сегодня, буквально через полчаса. Она смотрела прямо перед собой, забыв все, чему ее учили, в глазах ее все двоилось и троилось, до слуха ее не долетало ни одно слово, а чей-то смех вызывал чувство ужаса и отчаяния. Вместе с тем она заученно улыбалась, потому что улыбались другие, не замечая, что улыбка ее выглядит жалко. Единственное, что ей хотелось, так это оказаться подальше от этого места, лучше всего дома, во Владимире, рядом с родителями, которых она так опрометчиво покинула, пустившись, очертя голову, в Москву со своей подругой Ларисой сразу же после одиннадцатилетки, а оказалась в этой дыре, только через какое-то время поняв, как все это произошло. Им мерещилось, когда они ехали в Москву, что все будет так, как в сериалах, повторяющих друг друга с маниакальной настойчивостью: приехали, немного помучились, случайно встретили свою судьбу: ведь в Москве так много всяких артистов, художников, писателей и вообще богатых людей, и… — дальше одно только нескончаемое счастье с любимым человеком. Дуры! Боже мой, какими они были дурами! Но Лариске хотя бы сегодня повезло: она не стоит за этим столом, за креслом самого Осевкина, про которого рассказывают ужасные истории, и даже такие, какие не снились Синей Бороде.

Часы громко отбили положенные им удары.

Зашевелились девочки, разливая по бокалам красное вино. Алла вздрогнула, точно проснувшись, протянула руку к бутылке, но Осевкин, наблюдавший за ней в одно из многочисленных зеркал, опоясывающих стены и как бы раздвигающих их в бесконечность, отстранил ее руку, сам налил себе вина, отпил пару глотков. Под вино подали черную икру, запеченную рыбу, трепангов, которые будто бы усиливают мужскую доблесть, рыбный гарнир. Ели молча, насыщались. Девочки будто невзначай касались своих клиентов обнаженными частями тела. Сидеть им за этим столом не положено, еда их не прельщала: час назад их накормили тем же самым, чтобы не вызывать у них ни зависти, ни иных соблазнов. Алла продолжала стоять, держась обеими руками за спинку стула и жалко улыбаясь.

Потом гости, как по команде, стали расходиться со своими девочками, исчезая за прикрытыми портьерами дверьми.

Осевкин встал из-за стола одним из последних. Прогнулся, глянул сверху на свою жертву, усмехнулся, произнес:

— Ну пошли, курица, — и направился к двери.

Девчонка шла за ним следом, обмирая от страха.

* * *

— Ну что? — спросил Осевкин, приподнимаясь над Аллой на вытянутых мускулистых руках. — Страшно было?

— Н-нет, — прошептала та еле слышно, прикрывая ладонями груди.

— Ничего, дальше пойдет веселее, — хохотнул он, оттолкнулся от пружинного матраса, встал на колени, удержав ноги девчонки в развернутом положении, глянул удовлетворенно на красное пятно, окрасившее простыню, повернул голову к стоящей рядом Ларисе с подносом, на котором стояли, дребезжа жалобным звоном друг о друга, три бокала с шампанским, спросил: — Ну и как это выглядело со стороны? А?

— Не знаю, — прошептала та, вздрогнув всем телом.

— Еще узнаешь, — пообещал он, взял с подноса два бокала, один протянул Алле, помог ей сесть, провозгласил: — За рождение новой женщины! — Выпил пару глотков, отдал бокал Ларисе, спрыгнул с постели и скрылся в душевой.

Алла сидела, обхватив колени руками. Ее бил озноб. Лариса утешала, гладя ее по голове, молча глотая слезы. Услыхав, как хлопнула дверь в номер, она потянула подругу в душевую. Та пошла, покачиваясь, оглядываясь на кровавое пятно, только теперь поняв со всей ужасающей очевидностью, что к прошлому возврата не будет, а будет вот это — и завтра, и послезавтра, и… и неизвестно сколько. Только теперь уже без этого пятна.

А Осевкин, переодевшись в белый костюм, стоял возле ломберного стола и смотрел, как крупье раскидывает карты. Сам он игроком не был, не понимал этой страсти и не одобрял ее. Но в полусонном Угорске таких людей, кому некуда было деть наворованные деньги, не привлекая к себе внимания завистников, оказалось слишком много, так что пришлось идти у них на поводу, открыв небольшое казино в самом Заведении, исключительно для самых-самых, в обязанности которых входило, в частности, препятствовать возрождению уже лет десять как запрещенных азартных игр в столице и ее окрестностях, но продолжающих процветать подпольно, не смотря ни на что.