Черное перо серой вороны

Протекцию ему пообещали, и он, хватив на посошок, расшаркавшись и выплеснув на головы собеседников фонтан витиеватой благодарности, оторвался от стола и, нарочито качаясь и спотыкаясь, — так по крайней мере ему казалось, — покинул ресторан. И теперь стоял, пытаясь сообразить, чем убить оставшееся до возвращения с работы Аделаиды время. Конечно, можно бы заглянуть в кафе, но ради чего? Поесть он поел, выпить выпил, подцепить девку — нет никакой нужды, когда впереди ночь с весьма аппетитной женщиной, пусть и старше тебя лет на десять, зато истосковавшейся по мужской ласке. Опять же, неплохо было бы помыться перед этим и отдохнуть. Решив таким образом все проблемы, он зашагал знакомой дорогой через сквер в сторону пятиэтажных «хрущеб», вдыхая теплый воздух, напоенный запахами пыльной листвы, распустившихся на клумбах фиалок и надвигающейся грозы.

И точно: Аделаида еще не пришла. Валера открыл все окна, затянутые зеленой сеткой от комаров, и устроил в квартире сквозняк. Поначалу, правда, продувало теплым воздухом еще не остывшей природы, бетона и асфальта, но чем ближе подвигалась к городу гроза, тем воздух становился прохладнее, затем подул порывистый ветер, зашумели за окном деревья, а с первыми каплями дождя посвежело настолько, что после тепла воздух показался даже излишне прохладным. Но дождь пошумел и затих вместе с ветром.

Валера заглянул в большую комнату, где ему отведен для ночевки диван: диван был разложен и застелен. На столе стоял графин с чем-то розовым. Валера, страдая жаждой, понюхал — пахло клюквой. Он налил стакан и с удовольствием выпил клюквенного напитка, с благодарностью подумав о предусмотрительной хозяйке. Потом, раздевшись, прошел в крохотную душевую, отделенную от туалета прозрачной занавеской, и, мурлыча незамысловатый мотив, встал под душ, не включая титан для нагрева воды, и долго плескался под прохладными струями, отдающими хлоркой и болотом. Вытершись большим махровым полотенцем, тоже пахнущим чем-то соблазнительным, завалившись на диван, некоторое время смотрел телевизор, показывающий всего две программы, ничего интересного не высмотрел, выключил его и взял со стола газету «Угорские ведомости», большую часть которой занимала реклама и телепрограмма.

Внимание его привлекли стихи. И заголовок: «И солнце уже село»:

Стою на улице. Гудок
далекой электрички
ко мне доносит ветерок
и вонь сгоревшей спички;

и вонь дешевых сигарет,

и вонь паленой водки…
А ей всего пятнадцать лет,
и с дырами колготки.

Она стоит под фонарем,

в нем красный свет мигает…
Ты помани ее рублем:
рубля ей не хватает.

А то, что ей пятнадцать лет —

кому какое дело!
Ей не хватает на обед…
И солнце уже село…

«Странно, — подумал Валера. — Такие стихи — и в „Угорских ведомостях“».

Еще была небольшая заметка о работе фермерского хозяйства, в котором постоянно росли удои молока на одну корову, урожаи картошки и овса на один гектар пашни. В репортаже из отряда «Поиск» рассказывалось о том, как ребята нашли в болотах вокруг озера Круглое немецкую самоходку и советский самолет, что вытащить эти раритеты из болота одними ребячьими силами никак нельзя, нужна тяжелая техника.

Валера отложил газету. Прислушался. Погромыхивало вдали: то ли гроза все еще не дошла до Угорска, то ли решила миновать его пыльные улицы. Впрочем, дождик немного покапал — и то слава богу. Тянуло в сон.

И тут откуда-то сверху до его слуха донесся женский голос, бубнивший что-то торопливо-однообразное. То ли кто-то молился, то ли что-то заучивал. Странно.

Под этот бубнеж он и уснул.

Проснулся Валера от близкого удара грома. Открыл глаза — за окном полыхали молнии. Хлопнула дверь в душевую, щелкнул выключатель, прошлепали шаги — у Валеры пересохло во рту и заныло в нижней части живота. Он лежал и не знал, что ему делать: встать и пойти навестить вернувшуюся с работы хозяйку? Продолжать делать вид, что спит? Странная робость охватила все его тело, а по стеклу окна и жестяному заоконнику горохом рассыпался дождь, метались тени и тарахтели груженые телеги грозы. Он уж было спустил ноги на пол, как в коридоре снова вспыхнул свет, и на стеклянной двери, ведущей в его комнату, возникла тень — он поспешно убрал ноги под одеяло и замер в ожидании.

Сердце его стучало так, что, казалось, вот-вот надорвется и остановится.

Дверь тихонько приоткрылась, и тень перевоплотилась в женщину в короткой белой рубахе, то и дело вспыхивающей в белом свете молний. Валера смотрел, как она приближается к нему, точно паря в воздухе, такая тоненькая, такая невесомая, что одно его неловкое движение — и женщина испарится в воздухе, насыщенном электричеством.