Черное перо серой вороны

Слегка повернув голову, он увидел Иду, спящую к нему спиной, совершенно голую, как и он сам, и такую, казалось, все еще нерастраченную, такую… Он никак не мог найти нужного слова для определения сущности этой случайно подвернувшейся ему женщины. Мешало ее прошлое, ее возраст и тот факт, что они встретились в этом городе, где что-то происходило и продолжает происходить, но под такими покровами, что под них почти невозможно заглянуть. А если и удастся, то — не исключено — на свою беду.

Ида, точно почувствовав на себе его взгляд, шевельнулась, прерывисто вздохнула, как вздыхает обиженный ребенок после долгого и безутешного плача, затем тихонько стала поворачивать в его сторону голову, одновременно поворачиваясь и всем телом, и он, не отрывая от нее взгляда, увидел сперва одну ее грудь с темным соском, потом вторую, часть живота — взгляды их встретились — ее настороженный, его изучающий, — но она вряд ли делила их каким-либо образом, для нее важно было лишь одно: не стал ли он думать о ней худо, имея в виду столь стремительное их сближение, такую распахнутость с ее стороны. И, продолжая поворачиваться, стыдливо прикрылась тоненьким одеялом в кружевном пододеяльнике, отброшенном к стене.

Валера, наблюдая все это как будто в замедленной съемке, очнулся и вернулся из невероятных далей, куда забросила его неуемная фантазия. Он улыбнулся своими сочными губами и привлек женщину к себе.

— Ты какой-то ненасытный, — проворковала Ида, опрокидывая Валеру на себя. — У тебя, что же, в Москве никого нету?

— Сейчас нет, — ответил Валера. — Была одна сокурсница, пока учились, а получила диплом и уехала в Тверь. Другой завести не успел.

— Бросила?

— Да нет. Просто между нами не было ничего серьезного. Так, чистая физиология.

— Какие-то вы нынче… — недоговорила Ида и запечатала его рот своими губами.

Через некоторое время, приняв душ и одевшись, они сидели на кухне и пили кофе с черным хлебом и колбасой.

— Вчера у нас на Фукалке выдали зарплату. Не всю, но хоть что-то, а то ведь и хлеба купить не на что, — говорила Ида с набитым ртом. — И то лишь потому, что кто-то в конвейерном корпусе написал что-то против Осевкина, нашего хозяина. Еще будто бы и пригрозил, что если не выдаст, то ему самому будет хуже.

— А кто написал? — спросил Валера.

— А кто ж его знает, кто, — пожала плечами Ида. — Такие вещи делаются так, чтобы никто не узнал. Нашлись смелые люди. А то б так и сидели без гроша в кармане. А еще и на гаражах написали то же самое. Весь город только об этом и говорил. Ну, Осевкин и сдрейфил. Да и остальные тоже. А так чего ж не работать? Работай себе и работай. Человек не может без работы, — уверенно заключила она.

— Да, я слыхал об этих надписях, — признался Валера. — Говорят, что у вас объявилась какая-то «Лига спасения России»…

— Господи, какая там лига! Скажете тоже! — всплеснула руками Аделаида. — Так, мальчишки выдумали.

— Почему вы решили, что они выдумали эту лигу исключительно в виде надписи на гаражах? — не отступал Валера. — Может, они ее выдумали значительно раньше. Тем более что на гаражах — это понятно, но на Комбинате… Мальчишки вряд ли могли туда проникнуть.

— Да вы что, Егор?.. Ой! Совсем забыла, что вас Егором зовут! — воскликнула Аделаида с игривой улыбкой.

— И что мы с тобой на ты, — добавил Валера.

— А, ну да, конечно! Извини.

— Так что насчет этой лиги? — напомнил Валера.

— Да ничего, — продолжила Аделаида поскучневшим голосом. — У нас тут ни то что лигу выдумать, а в домино мужики соберутся играть, и то боятся, как бы им не пришили какую-нибудь антиправительственную организацию. Смешно даже сказать. Это не у вас в Москве. Тут — глухая провинция. Тут — мафия. Тут попробуй открыть рот, без зубов останешься. А то и без головы. — И спросила, с надеждой глядя в светлые глаза Валеры своими черными глазами: — Ты когда едешь-то?

— Самое позднее — во вторник. Вот сегодня-завтра встречусь с этим вашим Осевкиным, поспрашиваю и поеду. — И добавил для большей убедительности: — К концу недели надо отписаться.

— С самим Осевкиным встречаться? — испугалась женщина, не обратив внимание на остальные подробности.

— А что? — усмехнулся Валера. — Такой страшный?

— А то нет? О нем тут много чего раньше рассказывали, а только те, кто что-то рассказывал, куда-то подевались, а куда, никому не известно.

— А что ж милиция? То есть полиция…

— А что она может? Нынешний начальник как раз при Осевкине выбился в люди, морду наел — во! А раньше таким дохликом ходил, соплей перешибешь. Тут все под Осевкиным ходят. И за что он ни возьмется, все обязательно изгадит, на всем начинает проступать печать мерзости. Каинова печать, как говорит Лизка. Даже на том, что должно быть свято для любого человека, — заключила женщина. И дальше подозрительно-сварливым голосом: — Только ты о том, что я тебе говорила, помалкивай. Мне тут еще жить и работать, а ты уехал — с тебя взятки гладки.

— Что я не понимаю, что ли? — сделал Валера обиженное лицо.