Черное перо серой вороны

— Дело в том, Артем Александрович… Ведь вы Сорокин Артем Александрович, не правда ли? — спросила она, уставившись на него улыбчивыми глазами и будто вытягивая из него нужные ей слова.

Сорокин кивнул и даже открыл было рот, чтобы сказать, что да, он и есть Сорокин, но женщина, вполне удовлетворившись его кивком, понеслась дальше:

— Так вот, руководству нашего профсоюза стало известно о разногласиях трудового коллектива вашего предприятия с ее владельцем Осевкиным Семеном Ивановичем. Исходя из имеющейся информации, руководство профсоюза решило вмешаться в эти разногласия на стороне коллектива. Меня командировали в ваш город, чтобы собрать более подробную информацию об этих разногласиях, задокументировать ее и дать ей правовую оценку, на основании чего потребовать от владельца выполнять трудовой договор по защите прав наемного работника. В том числе и через суд, — выпалила женщина, не споткнувшись ни на одном слове, впиваясь в Сорокина своим взглядом, будто пытаясь заглянуть ему в самую душу.

— Я, собственно говоря, — растерялся Артем Александрович, — ничего об этом не знаю… И почему именно ко мне?

— Не только к вам, Артем Александрович. Не только к вам. Я побывала у многих работников комбината, в том числе у ее директора и других руководящих работников. Они ведь тоже являются наемными работниками, не правда ли? Но не только. Вот у меня списки рабочих — я побывала и у них. Но должна вам признаться, что многие ваши товарищи относятся к вам с большим уважением, как к человеку умному, прошедшему суровую школу жизни, справедливому. На вашу помощь я очень рассчитываю, — и с этими словами женщина шагнула в калитку, заставив Сорокина отступить в сторону и попятиться. В руках она держала ни то портфель, ни то папку, какие носят сборщики налогов и прочие служилые люди. Все на этой женщине сидело ладно и даже кокетливо: и синие полотняные брюки, и голубая блузка, и коротенькая синяя же курточка.

Спохватившись, Сорокин сделал приглашающий жест рукой и произнес:

— Заходите, пожалуйста. Я, правда, не знаю, чем смогу вам помочь… А где находится этот ваш профсоюз?

— В Москве, разумеется. Но не профсоюз, а его центральный комитет, — ответила женщина со снисходительной улыбкой к собеседнику, задающему такие наивные вопросы. — Что касается самого профсоюза, то это сотни тысяч рабочих, инженеров и служащих, работающих на предприятиях химической промышленности по всей стране. — И тут же, без всякой паузы: — А собака у вас не кусается?

— Собака? Нет-нет, что вы! — со мной не укусит. — И Сорокин прикрикнул: — Купидон! Место!

Собака неохотно скрылась в будке, высунула из нее лохматую морду, недовольно рыча и скаля белые клыки.

Артем Александрович, не отличающийся сообразительностью и находчивостью, чувствовал в самом посещении его дома этой женщиной скрытую опасность, но в чем она выражалась конкретно, сказать не мог. Конечно, если она побывала до этого у многих других работников Фука, то это меняет дело, но тот факт, что кто-то из его товарищей как бы выдвинул его вперед, назвав его фамилию-имя-отчество, выдвинул под пули невидимых врагов, как ни раз случалось в Чечне с передовыми дозорами, не только настораживало, но и пугало: оказаться один на один с Осевкиным и его охраной грозило самыми непредсказуемыми последствиями. Эта профсоюзница поговорила и уехала, а ему потом отдувайся.

Он повел ее не в дом, а в беседку, увитую диким виноградом, и все оглядывался по сторонам в надежде, что придет жена, работающая главбухом в городском ЖКХ, понаторевшая на всяких разговорах со всякими людьми. Но жены не было видно: небось трепется с какой-нибудь соседкой. Тем более что профсоюзница, не назвавшая себя, не давала ему времени на раздумье. Пока они шли, она все говорила и говорила:

— Понимаете, Артем Александрович, наши правители объявили о создании правового гражданского общества, а свободы этому обществу не дали никакой: забастовки запрещены, митинги и демонстрации — только по согласованию с властями, вот новоявленные буржуи и делают со своими наемными работниками все, что им заблагорассудится, — сыпала она знакомыми и убедительными словами, какие звучат с экрана телевизора из уст тех же правителей; эти же слова можно прочитать и в любой газете. Даже в «Угорских ведомостях». А женщина продолжала: — Были случаи избиений и даже убийств профсоюзных активистов, я уж не говорю о зверских разгонах митингов и демонстраций нашим прославленным ОМОНом… Правда, теперь это называется ОПОН, но хрен редьки не слаще… Кстати, — хохотнула она, — раньше говорили «япона мать», теперь говорят «опона мать»… Не слыхали?

И опять Артем Александрович не успел раскрыть рта. Впрочем, женщине, похоже, его подтверждение было без надобности, и она продолжила без всякой паузы: