Черное перо серой вороны

— Однако руководство нашего профсоюза полно решимости добиваться всеобъемлющего пакета гражданских прав для работников всех предприятий. И кое-что нам удалось достигнуть в этом направлении. Между тем одно лишь руководство профсоюза не может сделать ничего, если его не будут поддерживать низовые организации. А у вас на комбинате профсоюзом даже и не пахнет…

— Да-да, вы совершенно правы, — наконец-то вставил свое слово Сорокин. И хотел продолжить, но не тут-то было.

— Вот я и говорю: надо решительно бороться за свои права, не ждать, пока кто-то подаст их вам на блюдечке с золотой каемочкой. Вот вы у себя провели акцию. Акция, конечно, весьма робкая, но и она дала положительные результаты. Не правда ли?

— Да, но…

— Вы служили в армии, воевали, были командиром…

— Я был всего лишь сержантом, — едва успевал Сорокин вклиниться в непрерывный поток слов, истекающий без всяких видимых усилий изо рта женщины, обрамленного ярко-красными губами, но она будто не замечала его слов, она будто отрабатывала некую роль, затверженную ею до самой последней запятой:

— … у вас награды, вам не к лицу бояться людей, которые целиком и полностью зависят от вашего личного труда и труда ваших товарищей. Более того, вы, как человек военный, должны знать, что, атакуя противника, нельзя останавливаться на промежуточном рубеже. Всякая остановка грозит гибелью и потерей завоеванных позиций. Пора от писания хлестких речевок переходить к активным действиям. Вам, работникам комбината, необходимо создать профсоюзную ячейку. Для начала, быть может, негласно, но затем выступить открыто в защиту своих прав. Более того, мне кажется, что вы… именно вы, Артем Александрович! — смогли бы возглавить эту ячейку. Наш профсоюз поможет вам в этом. Он обеспечит правовую и юридическую защиту своих членов… Более того, мы пошлем вас на специальные курсы за счет комбината, и вы сможете квалифицированно, как это делается на Западе, отстаивать права наемных работников. Нельзя трусить, Артем Александрович, нельзя останавливаться. Надо твердо и решительно выступить за свои права, не ждать, когда правительство, которое больше печется о прибылях олигархов, обратит внимание на людей наемного труда. Я уверена, что вы сделаете соответствующие выводы из своего первого, вполне успешного опыта… — женщина замолчала и пытливо глянула в растерянные глаза Сорокина, и тот поспешно согласился, не желая выглядеть в ее глазах трусом и недотепой:

— Да, конечно, я понимаю, но и вы тоже должны понять, в каких условиях мы живем и работаем, — обрел наконец твердую почву Артем Александрович. — Вы даже представить себе не можете, какие дикие у нас порядки. Вся администрация города, в том числе и милиция, ходит на коротком поводке у Осевкина. А он, между прочим, — бывший бандит. И методы у него чисто бандитские. Вы знаете, сколько у нас пропало людей? Не знаете. И мы тоже не знаем. И никто их не ищет. А кто пытался искать, тоже исчезали неизвестно куда. Попробуйте создать тут профсоюз. Завтра же все будут уволены. И это в лучшем случае. Тут вот на самую простую акцию — и то пришлось людей уговаривать…

И тут в глазах женщины Артем Александрович заметил что-то такое, — что-то похожее на торжество, — и это его насторожило и заставило замолчать, еще не понимая, что произошло: ему показалось, что перед ним сидит совсем другая женщина — чужая, холодная и жестокая. Но длилось это всего какую-нибудь секунду, не больше. Женщина точно смахнула со своего лица набежавшее на него облако, снова мило улыбнулась, покивала головой, подбодрила:

— Продолжайте, Артем Александрович, продолжайте. Я вас внимательно слушаю. Все, что вы говорите, очень ценно для понимания вашего положения. Я доложу об этом своему руководству. Уверена, что они найдут способ обуздать этого вашего Осевкина, паскуду и сукиного сына.

Послышался стук калитки, радостный визг Купидона, уверенная дробь каблуков по дорожке, выложенной бетонными плитами, — и Сорокин увидел свою жену, Нину Петровну, направлявшуюся в дом. Однако, прежде чем взойти на крыльцо, она остановилась, глянула в сторону беседки и, к облегчению Артема Александровича, направилась к ней.

— Здравствуйте, — произнесла Нина Петровна, подходя к беседке и берясь рукой за поддерживающий ее столб. — А мне сказали, что у нас гости, вот я и поспешила.

— Это вот… товарищ… из Москвы, — решил рассеять недоумение жены Артем Александрович. — Из профсоюза химической промышленности. Изучает наши порядки. — И, обернувшись к гостье, пояснил: — А это моя жена, Нина Петровна.

— Я догадалась, — приветливо улыбнулась гостья, снова не назвав себя. — У вас, Артем Александрович, очень милая жена. Уверена, что и ваши дети похожи на своих родителей.

— Да-да, похожи. Особенно сыновья, — поторопился поведать он, со стыдом чувствуя, что старается как бы задобрить профсоюзницу, а зачем это нужно, не знает.

— Так, может, чаю? — спросила Нина Петровна.

— Чаю? Ах, нет-нет! Спасибо большое, но меня уже напоили и даже накормили.

— Это у Невроевых? — уточнила Нина Петровна.