Черное Рождество

— Сложно будет, я людей растерял. Но мысль хорошая, обдумать надо. Что будешь про меня генералу своему говорить?

— Ладно, оправдаюсь как-нибудь. Май-Маевский очень мне доверяет, я смогу в чем угодно его убедить.

— Ну смотри, Павлик, как знаешь. Мне пора уходить, нужно еще до квартиры добраться, где ночевать буду.

— Надежная квартира? — забеспокоился брат. — Не могут тебя там ждать друзья из контрразведки?

— Не волнуйся, про эту квартиру никто не знает, даже тебе не скажу, — усмехнулся товарищ Макар. — Завтра выберусь из города, найду зеленых, возле Балаклавы, я знаю, отряд базируется, потом вернусь. Связь будем держать по резервному варианту.

С этими словами товарищ Макар пожал щеголеватому поручику руку, выскользнул за дверь и растворился в быстро сгущающихся сумерках.

На следующее утро генерал-лейтенант Май-Маевский, кавалер ордена Святого Георгия 4-й степени, кавалер ордена Британской империи, кавалер целого ряда других орденов, английский лорд, сидел на веранде гостиницы «Кист» и читал Диккенса. В недавнем прошлом победоносный военачальник, командующий Добровольческой армией, после поражения под Орлом он был отстранен Деникиным от командования и жил в Севастополе, вдалеке от театра военных действий, больно переживая свою вынужденную бездеятельность.

Рядом с ним стоял, ожидая приказа, его адъютант Павел Макаров.

— Павел Васильевич, присядьте. — Генерал указал адъютанту на легкий плетеный стул. — Наливайте коньяк.

— Простите, Владимир Зенонович, я так рано не пью.

— А я пью, — горько усмехнулся генерал, подливая себе из довоенной шустовской бутылки. — Павел Васильевич, вы ведь по-английски не читаете?

— Нет, Владимир Зенонович, не было возможности научиться.

— Жаль, жаль. Я иногда думаю, что из всей мировой литературы только и стоит читать Диккенса… Но ведь вы, по-моему, вообще к чтению не слишком склонны?

— Да, Владимир Зенонович, так сложилась жизнь, столько было разных насущных забот, что было не до чтения. Я думаю, это мне простительно: сколько уж лет я на фронте, родительское имение разграблено…

— Да, ведь вы мне, помнится, рассказывали, что у вас имение есть под Рязанью и что отец ваш служил начальником Сызрань-Вяземских железных дорог…

— Так точно, ваше превосходительство. Жаль, что не была взята Рязань, вы лично убедились бы в этом. — Голос Макарова зазвучал несколько напряженно, вопросы генерала показались ему подозрительными.

— Да-да, я помню. А скажите мне, любезный Павел Васильевич, какая разница между эсерами и большевиками?

— Никогда не интересовался этим, ваше превосходительство. Думаю, что вам лучше спросить об этом у господ из контрразведки.

— Вот именно. Мы это у них спросим. А вот как вы можете не знать разницы между партиями, если ваш брат состоит в партии большевиков?

Макаров вскочил, побледнев, и воскликнул:

— Никак нет, ваше превосходительство! Мой брат никогда не был коммунистом!

— «Истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту же ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от меня», — задумчиво процитировал Май-Маевский.

— Простите, ваше превосходительство, что вы сказали?

— Не важно, Павел Васильевич. — Генерал поставил стакан и посмотрел на своего адъютанта тяжелым мрачным взглядом. — Вы не могли не знать, что ваш брат, известный под кличкой товарищ Макар, был председателем подпольной организации большевиков, которая готовила в Крыму вооруженное восстание.

Макаров нервно облизнул губы и огляделся по сторонам. Тут же на веранде появилась группа офицеров с револьверами в руках, отрезав поручику все пути к бегству. Один из офицеров подошел к Макарову и сказал:

— Поручик Макаров, вы арестованы.

— Ну что ж, Борис Андреич, голубчик, — полковник Горецкий зажег свою трубку, — боюсь, что не смогу обратиться к вашей помощи в этом деле, потому что, как вы верно знаете, матрос Защипа, он же Федор Кипяченко, при аресте оказал сопротивление и погиб, подорвав себя и трех юнкеров гранатой. Вот такие они, наши классовые враги…

— Не все, — неприятно усмехнувшись, сказал Борис, — уж поверьте мне на слово, я их лучше знаю, потому что больше видел.

— Тем не менее они победят, — грустно вымолвил Горецкий, — и от этого никуда не деться. Их победа — это только вопрос времени. Россия станет полностью красной, а мы… про нас просто забудут. Кто-то из нас эмигрирует, кто-то останется и погибнет здесь. Большевики истребят нас потихоньку, всех… а потом скажут — не было никакого дворянского сословия.

— Простите меня, Аркадий Петрович, — Борис поднялся с места, — если я вам больше не нужен, то могу я идти? Штабс-капитана Алымова хочу поискать, как-то мы с ним разминулись… — И добавил не без сарказма: — Раз уж так получилось, что на сегодняшний день все враги Белой армии в городе Севастополе оказались арестованными или убитыми.

Горецкий подскочил на стуле.