Черное Рождество

— Несколько дней назад Шаров пришел в штаб и предложил купить у него кольцо — очень дорогое прекрасное кольцо по баснословно дешевой цене, но и такой суммы ни у кого в штабе не нашлось. Тогда Шаров еще сбавил цену — видно было, что он обязательно хочет продать это кольцо. Мне это показалось очень подозрительным — точно он краденое продает. Так я об этом и сказал в штабе. По счастью, кольцо так никто и не купил. А сегодня я узнал, что кольцо это принадлежало казненному полковнику Протопопову. Одна родственница Протопопова узнала это кольцо.

— Кольцо того самого полковника Протопопова, которого…

— …которого я приказал повесить за прямое неподчинение, за неисполнение моего приказа, — твердо сказал Слащев.

— Хм, интересная история, — задумчиво пробормотал полковник. — И вы утверждаете, что весь эпизод с кольцом Шаров выдумал нарочно, чтобы насолить вам?

Генерал почувствовал сарказм в голосе Горецкого и мгновенно остервенился. Яростью полыхнули его глаза, а лицо стало еще бледнее.

— Полковник! — гаркнул он так, что казалось, стекла в кабинете сейчас треснут. — Попрошу вас не забываться! Вы разговариваете со старшим по чину!

— Я помню, что вы выше меня по чину, — спокойно ответил Горецкий. — Дело в том, что хоть вы и находитесь в контрразведке, но обращаетесь не по адресу. — Борис отметил про себя, что Аркадий Петрович произнес эти слова мягко, стараясь сгладить резкость. — Я не контрразведчик, я представитель Военного управления при штабе армии Врангеля.

— И чем же вы тут занимаетесь? — вскричал Слащев.

— Вообще-то я не обязан отчитываться, но вам расскажу, — мягким, штатским голосом ответил Горецкий.

Пенсне сидело на носу, и перед генералом Слащевым стоял интеллигентный профессор Аркадий Петрович Горецкий.

— Так вот, миссия моя сложная. Кроме всяческих конфиденциальных поручений, я некоторым образом помогаю контрразведке. Вот недавно — может, вам докладывали? — мы арестовали в Севастополе большевистский подпольный комитет.

— Знаю, — пробормотал Слащев.

Голос его стал тише, и сам он как-то поспокойнее, очевидно, мягкая речь полковника Горецкого подействовала на него благотворно.

— Как раз сейчас до вашего прихода мы с моим коллегой, — Горецкий указал на Бориса, причем генерал Слащев даже не обернулся, но зато Борис поймал на себе заинтересованный взгляд его ординарца, которого генерал называл Лидой, — говорили о том, что главным врагом Белого движения, который причиняет ему едва ли не больше вреда, чем красные, является спекуляция.

— Вот как? — вскинул брови генерал.

— Не могу не признать, — продолжал Горецкий «профессорским» голосом, — что среди сотрудников севастопольской контрразведки ростки спекуляции расцвели пышным цветом, и среди них особенно выделяется имя упомянутого вами Шарова. Так что мы с вами, господин генерал, весьма солидарны во мнении насчет этого господина.

— Если бы они оставили меня в покое и не следили за мной — начальником обороны Крыма, — то я бы не стал связываться с этими мерзавцами, — сказал Слащев. — Пускай обделывают свои грязные делишки за моей спиной, прикрываясь заботой о фронте и тыле, — мне все равно…

— Вы не правы, господин генерал! — повысил голос Горецкий. — Да знаете ли вы, что устраивали эти подонки несколько месяцев назад? Пока фронт голодал и замерзал где-нибудь под Орлом, в вагонах вместо снарядов, одежды и продовольствия для армии везли мануфактуру, парфюмерию, шелковые чулки и перчатки. Пользуясь неслыханными полномочиями, выправив какие угодно документы — ведь сотрудникам контрразведки это не составляет труда, — эти мерзавцы прицепляли к поезду один какой-нибудь вагон с военным грузом или просто распоряжались поставить в вагон ящик со шрапнелью, благодаря чему поезд получал статус военного и пропускался беспрепятственно! А потом жгли склады в Новороссийске! Это в то время, когда солдаты и офицеры отступали чуть ли не босые!

Горецкий увидел злой взгляд Бориса и остановился неожиданно, как будто споткнулся.

— Если вы, господин генерал, не примете срочные и жесткие меры, то здесь, в Крыму, начнется та же вакханалия.

— Разумеется, мне докладывали о безобразиях, что творятся в тылу. Тут я разберусь быстро. Меры нужны жесткие и решительные. По-моему, я доказал уже всем, что слово мое твердо и что если уж издал приказ, то сам его выполняю строго.

— Не хочу вам противоречить, господин генерал, но думаю, что одних административных мер в борьбе со спекуляцией недостаточно, — осторожно заметил Горецкий.