Черное Рождество

— Надежда! — У двери в столовую стояла худая женщина в черном платье с увядшим, исплаканным лицом. — Я, кажется, сто раз тебе говорила, что неприлично принимать мужчину в своей комнате. Для этого есть гостиная.

— Ах, вечно ты, мама! — вспыхнула Надя.

— Добрый вечер, Мария Павловна! — поклонился бывший председатель подпольного комитета. — Здоровьичко как?

— Вашими молитвами, — сухо произнесла она.

Под ее немигающим взглядом они прошли к Наде и закрыли дверь.

— Вы голодны? — спохватилась она. — Скажу Мавре, чтобы чаю…

— Потом, — нетерпеливо отмахнулся он. — Вот что, Надя, — сказал он, сев на стул и глядя в ее тревожно-счастливые глаза, — настал самый решительный момент. Пришло серьезное время. Теперь начнется настоящее дело. Обращаюсь к тебе как к товарищу и спрошу с партийной прямотой: ты мне веришь?

— Верю ли я вам? — задохнулась Надя. — Больше чем себе самой! И пойду за вами, куда только скажете!

— Не куда я скажу, а куда партия пошлет, — механически поправил он, сообразив тотчас, что для нее это одно и то же, что партию для нее представляет сейчас только он. — Не побоишься решительного дела? — на всякий случай спросил он. — Речь идет о террористическом акте, это не у маминой юбки сидеть. Кстати, что это она такая суровая?

— Она… — Надя помедлила немного, — она прочитала в газетах про то, что арестовали подпольный комитет и что несколько человек убито… а самый главный подпольщик сбежал…

— Она догадывается? — вскочил с места товарищ Макар.

— Нет-нет, — заторопилась Надя, — вы не беспокойтесь, я ей ничего не говорила. Просто слухи какие-то.

— Ладно, — успокоился он, — теперь вот что. Во-первых, я не имею никакого отношения к подпольному комитету. И зовут меня нынче не товарищ Макар, а Лапидус, коммерсант Жорж Лапидус. Так и называй меня, а про то имя забудь. Дальше. Есть у тебя знакомые — надежные люди, которых можно было бы привлечь в боевую группу? Подумай, Надя, подумай хорошенько, от этого зависит успешный исход дела.

— Даже и не знаю, — растерялась Надя. — Никого из знакомых я как-то не рассматривала с такой стороны…

— Дело идет о жизни и смерти, — он понемногу терял терпение, — ты ведь говорила, что в твоей среде много сочувствующих нашему делу?

И по тому, как она вздрогнула и напряглась, понял, что допустил бестактность: ведь она думала, что они вместе, а он дал понять, что считает ее чужой, из другого мира. Он протянул руку и погладил хрупкое девичье плечо:

— Не смущайся, скажи как есть. Если нет никого — я в другом месте найду.

— Я потому и колеблюсь, что не хочу вас подводить! — воскликнула Надя. — Ведь надежные люди нужны!

«Вообще-то она права, — думал товарищ Макар, или товарищ Жорж, каковым он теперь стал, — но по всему выходит, что никаких надежных людей она мне не приведет, как бы ни старалась, так что придется переходить ко второму варианту плана».

Надя очнулась от раздумий и решительно тряхнула головой.

— Ручаться могу только за одного, — сказала она твердо.

— Кто такой?

— Бывший гимназист Веня… Вениамин Букин. Познакомились в прошлом году на рождественском балу.

— Он что — сочувствующий?

— Да, конечно. Но главное — он все для меня сделает и никогда не предаст.

— Он что — влюблен в тебя? — догадался Жорж.

— Говорит, что любит больше жизни, — усмехнулась она.

— Ну что ж, — медленно проговорил он, — если ты так уверена, то приводи его сюда вечером, будет разговор.

Веня Букин оказался веснушчатым прыщавым гимназистом в круглых металлических очках. Он неотрывно глядел на Надю, так что даже не заметил, как она, в свою очередь, смотрит на товарища Жоржа, и не успел приревновать.

— Вот что, товарищи, — привычно неторопливо начал товарищ Жорж, — задача предстоит нам очень ответственная. Помните: то, что я вам сейчас скажу, не должно выйти за пределы этой комнаты. — Он отметил, что они прониклись серьезностью момента, смотрят на него расширенными глазами и огорошил: — Мы должны устранить генерала Слащева.

— Как — устранить? — заикающимся голосом выговорил Веня после непродолжительного молчания.

— Устранить, то есть ликвидировать, — жестко пояснил товарищ Жорж.

— Убить? Убить генерала Слащева? — затрепетал Веня.

Товарищ Жорж чертыхнулся про себя, думая, что мальчишка ударится сейчас в истерику, так что придется бить его по щекам, отпаивать валерьянкой. А что потом, после того как Веня успокоится и впадет в депрессию? Можно ли его выпускать? Не побежит ли он от страха в контрразведку, позабыв про любимую девушку? Очень даже может быть, иные жен-детей забывали, матерей предавали, в истории примеров множество… А если не дать мальчишке уйти, подстеречь где-нибудь по дороге и стукнуть по голове, чтобы потом свалить все на грабителей, то как отнесется к этому Надя? Черт дернул его связаться с этими младенцами! Но… нет людей и нет иного выхода.