Черное сердце

В пятницу, за два дня до смерти, Пуантье выпил и рассказал такую версию. Моро без него поехал играть в карты и проиграл пятьсот рублей. Игрок он был хороший, но тут, в отсутствие Пуантье, не повезло. Моро приехал утром в общежитие в сопровождении двух игроков, побежал деньги занимать. Такую крупную сумму ему могли дать только Элен или Пуантье. У земляков денег не было. Самуэль регулярно получал переводы из посольства, но он бы оплачивать карточный долг не стал, так как азартные игры противоречат марксистской идеологии. Могла бы, наверное, часть суммы дать Вероника, но она и Моро расстались врагами, так что к ней он не пошел. Пуантье занял пятьсот рублей с условием отдачи через месяц. Не прошло и недели, как прибор пропал. Жан-Пьер был уверен, что Моро украл его и попытается продать, чтобы вернуть долг.

– Кому бы он, чернокожий, продал «электрический хлыст»? Пошел бы с ним на базар или объявление в местную газету дал? Его бы вместе с прибором в БХСС замели.

– Прибор можно было продать богатым землякам в Москве. Созвониться с ними, махнуть на выходные в столицу и вернуться с деньгами. Можно было игрокам в карты продать. Наверняка бы купили. У картежников-то деньги всегда есть.

– Почему ты нарисовал молнию, поражающую гроб Пуантье? Ты подозреваешь, что он умер от удара электрическим током?

– Самуэль рассказывал о пытках током. По его словам, человека, выпившего возбуждающий напиток, электрический ток поражает с большей силой, чем трезвого. В день смерти Пуантье пил ту-каву. Прибор пропал. Если сложить дважды два, то получается, что его могли убить этим самым прибором.

– Расскажи про пытки током. Я в изуверствах не силен, как человека пытать током, не представляю.

– Самуэль эти страшилки рассказывал Полысаеву. Я о пытках током только с его слов знаю.

– Вернемся к молнии. Зачем ты ее нарисовал?

– Просто так. У нас весь туалет рисунками украшен. Они что, все имеют скрытый смысл?

Я немного помолчал, словно раздумывал, посвятить Носенко в государственную тайну или нет. Налил себе и ему по сто граммов, предложил выпить. Паша не отказался.

– Вот что, – наконец-то «решился» я, – версия твоя о причинах смерти Пуантье интересная, но не соответствует истине. Он умер от разрыва сердца. На месте его смерти нашли куклу вуду. Жан-Пьер мог умереть от испуга, увидев, как в куклу втыкают иглу?

– Нет, конечно! – уверенно возразил гость. – Он ни бога, ни черта не боялся.

– Павел, предупреждаю тебя, – сказал я официальным тоном, – если не хочешь неприятностей, то о сегодняшнем разговоре молчи. О кукле вуду – никому ни слова! Ты меня понял?

Носенко заверил, что даже под пытками не проронит ни слова. Я похвалил его за проявленное понимание и отпустил домой. В коридоре его встретил Тимоха и увлек к себе. У него Паша напился и остался ночевать в общежитии. На другой день его заставили опохмелиться, так что в общежитии пищевого техникума Носенко появился только вечером в воскресенье.

Прикрыв за гостем дверь, я беззвучно рассмеялся: «Кукла вуду! Вот как надо было закончить разговор! Теперь Носенко будет считать, что все мои расспросы были связаны с куклой, а не с прибором».

Сев за стол, я стал набрасывать новые версии. Игра в карты на деньги кардинально изменила ситуацию. Новая тайная сторона жизни Пуантье выдвигала своих подозреваемых: Моро, неизвестных картежников, вора, похитившего «электрический хлыст». Не стал я скидывать со счетов и самого Носенко. Чувствовалось, что рассказал он не все.

Мои размышления прервал звук открывающейся двери. Обычно я закрывался на ключ, когда садился за работу, а тут, развеселив себя куклой вуду, забыл.

Не спрашивая разрешения, вошла Ирина Шутова. На ней был короткий домашний халат, накинутый на ночную сорочку. На ногах – тапочки. Волосы были растрепаны, словно она только что встала с кровати и еще не успела причесаться. В глазах Шутовой – пустота. Взгляд ее ничего не выражал. Как заколдованная сказочным чародеем, не обращая на меня ни малейшего внимания, она скинула халат, расправила постель и легла спать. Если сказать, что я был поражен, значит, не сказать ничего.

Я смотрел на незваную гостью и не знал, что предпринять. Если бы на ее месте была Вероника, то я решил бы, что это судьба, и лег бы к ней. Если бы пришла общедоступная Марина Селезнева или Галька-парикмахерша, то я не задумываясь выгнал бы и ту и другую. Если бы в мою кровать улеглась малознакомая девушка из общежития, то я бы не дал ей уснуть, поинтересовался: «Любезнейшая, подскажите, что вы забыли в моей кровати?»

Но Шутова! Самая безобидная девушка в общежитии и на заводе. Потерянная, неухоженная.

«Что делать-то, черт возьми! – в отчаянии подумал я. – Выгнать Шутову в таком состоянии – это все равно что выбросить доверчивого котенка за дверь. С другой стороны, что обо мне подумают, когда она утром выйдет из моей комнаты?»