Черное сердце

А там посмотрим. Никаких бумаг я не подписывал, так что официально я не состою в ПЮО. И могу от них уйти. По крайней мере, мне хочется в это верить. Это же правительство, а не криминальный клан, где дают клятвы на крови и чуть что режут глотки.

Конечно, если я не стану агентом, мне все равно придется иметь дело со всеми, кто позарится на мой колдовской дар.

Я представляю, как после выпускного уеду в Нью-Йорк: буду работать официантом, встречаться с Лилой поздно вечером за чашечкой эспрессо. Никто не узнает, кто я. Какой у меня дар. Будем вместе в моей маленькой квартирке пить дешевое вино, смотреть черно-белые фильмы и жаловаться – каждый на свою работу. Лила будет рассказывать о войне гангстерских кланов, о нечестно нажитом добре, а я… Мотаю головой – слишком уж замечтался.

Лучше не увлекаться пустыми фантазиями, а успеть к Уортону. Иначе я и Веллингфорд не закончу.

Смотрю на мобильник: у меня в распоряжении где-то полчаса. Успею заскочить в общежитие за Сэмом и придумать, что сказать Уортону про Мину. Времени в обрез, но должно хватить.

Закинув на плечо кожаную сумку, иду к машине, и тут в кармане звонит телефон. Это Баррон.

– Привет, – удивленно здороваюсь я.

– Я тут и правда кое-что разнюхал, – голос у брата нарочито спокойный.

– Что именно? – прислоняюсь к своему «бенцу», вертя в руках ключи.

– После того как ты мне позвонил, я уболтал одну свою подружку – одолжил ее удостоверение и покопался в кое-каких документах. Ты был прав. Кассель, тебя собираются подставить. В итоге ты должен попасться.

– Арестовать меня хотят? – я весь похолодел.

– Самое прекрасное во всей этой ситуации то, – смеется Баррон, – что ты должен превратить Пэттона в тостер или еще какую-нибудь дрянь, чтобы прикрыть их задницы. Они могли бы и сами прийти по его душу, но есть одно но: Пэттон слетел с катушек именно из-за них.

Я оглядываю лужайку. Деревья почти облетели, голые черные ветви тонкими пальцами тянутся в небо.

– В каком смысле?

– Как только помощники Пэттона поняли, что мама над ним поработала, они побежали к федералам. Если бы она сделала все как надо, ты бы так не влип.

– У нее времени было мало, да и политика – не ее конек.

– Ну да. Но я откопал в тех документах эпичнейшую историю. Когда к Пэттону вызвали федералов, те послали официально сертифицированного мастера эмоций, чтобы его «починить». Но в правительстве работают идиоты с гиперинтенсивными гамма-волнами, которых учат пользоваться колдовством только в самом крайнем случае. Вот и мастер, которого они послали, был знатным неумехой. Он заставил Пэттона ненавидеть маму, бояться ее. Решил, что только сильными эмоциями можно устранить ее воздействие. И в итоге у Пэттона крыша поехала. С концами. То рвет и мечет, то рыдает.

Я содрогаюсь, представив себе, каково это – когда тебя заставили одновременно ощущать две взаимоисключающие эмоции. Еще хуже мне становится, когда я понимаю, что именно об этом просил Данику. Если бы у нее получилось, внутри у Лилы сражались бы сейчас любовь и безразличие. И неизвестно, чем бы это все кончилось. Я будто смотрю вниз в глубокую пропасть, в которую чудом не загремел впотьмах.

– Что касается второй поправки, – продолжает Баррон, – то главная идея заключалась том, чтобы ее поддержали те мастера, которые являются законопослушными гражданами. Они бы добровольно согласились на тестирование, выставив остальных негодяями, и поправка выглядела бы прекрасным, безопасным и гуманным начинанием. А тут вдруг Пэттон пошел вразнос. И начал увольнять всех, у кого подтвердилась гиперинтенсивные гамма-волны. А потом заявил, что нужно тестировать федеральных служащих. Припер их к стенке. Призывал упразднить те федеральные подразделения, где работают мастера.

– Например, ПЮО, – я вспоминаю Юликову и агента Джонса. – Но таких полномочий у него нет.

– Я же тебе говорил, тут сплошная комедия ошибок. Конечно, ничего такого он сделать не может. Зато может их скомпрометировать – например, рассказать прессе, как они работали над ним против его воли. И что, ты думаешь, сделали эти умники, эти правильные и хорошие ребята?

– Понятия не имею.

Кто-то звонит по второй линии, но я не обращаю внимания.

– Послали еще одного мастера, чтобы он исправил ту халтуру.

– Вряд ли это хорошо закончилось, – смеюсь я.

– Точно. Пэттон его убил.

– Убил?

Баррон вполне способен преувеличивать, а то и врать напропалую. Но его история гораздо больше похожа на правду, чем слова Юликовой. В ней полно случайных совпадений, ошибок, нелепостей. Я сам умею врать и потому знаю: главный признак лжи – когда все выглядит просто и складно. Так, как хотелось бы, а не так, как бывает на самом деле.

– Именно. Того агента звали Эрик Лоуренс. Женат, отец двоих детей. Когда Пэттон понял, что именно пытается сделать Лоуренс, он его удавил. Зашибись, да? Теперь у них на руках губернатор-убийца, а вышестоящее начальство приказало все подчистить, пока не разразился грандиозный скандал.

Я набираю в грудь побольше воздуха и медленно выдыхаю.