Черноглазая (СИ)

Несколько минут все молчали. Субэдэй внимательно разглядывал девушку, но уже с меньшей враждебностью. Он видел жену великого Ганбаатара, и не мог не признать, что сидевшая здесь девушка имеет определенное сходство с женщиной, которую раньше считали самой красивой монголкой.

Мелек слегка дрожала, ожидая решения Бат-хана или хоть какого-то слова от него.

― Великий хан, ― внезапно сказал Субэдэй. Все присутствующие посмотрели на него. ― Если эта женщина ― внучка Ганбаатара, то Вам, должно быть известно, что Чингисхан повелевал, в память о подвигах ее деда, оберегать его потомков, предоставляя им кров, одежду и еду.

Мелексима тихо выдохнула вновь почувствовав на себе прожигающий взгляд Бату. Она прикрыла глаза.

― Эта не та причина, по которой я позволила себя привести, ― тихо сказала Мелек. ― Я горжусь своим дедушкой, но вовсе не собираюсь пользоваться тем, что обещал Чингисхан.

― Почему? ― спросил Батый. Он говорил коротко и мало, в основном слушая, и Мелексима подумала, что это неплохая тактика для воина. Она глубоко вздохнула.

― Потому что эти привилегии были для моего деда, а я их не заслужила.

Два монгола тихо охнули. Батый, даже если и был удивлен, не показал этого. Во взгляде Субэдэй промелькнуло что-то новое, сменяя ненависть. Мелек ждала решения. Бату протянул руку к столу и сжал что-то длинными, увешанными кольцами пальцами. Мелексима невольно заострила на них внимание.

Хан и девушка посмотрели друг другу в глаза. Напряжение. Оно заполнило, казалось, собой весь шатер, вытесняя воздух. Троица приближенных почувствовали неопределённое желание покинуть шатер Батыя, но пока хан не даст разрешения ― сделать этого не могли. И кроме того, им было интересно узнать решение насчет судьбы Мелек.

― Если Буяннавч согласиться взять тебя в подопечные, можешь оставаться, ― вынес решение хан. Мелек выдохнула.

― Благодарю вас, Великий хан, ― произнесла девушка, и Батый уловил в ее голосе искреннею благодарность. По сути, он мог просто отпустить ее ― слово своего деда он бы сдержал в любом случаи, а крова Мелек у него не просила. Но это была одинокая девушка, у которой ничего не осталось и которой некуда было идти.

― Уходите, ― сказал он своим слугам. Те послушно исполнили приказ, бесшумно выходя из шатра. Он посмотрел на Мелек и кивнул на стол перед ней. ― Можешь есть.

Батый и сам приступил к полноценному обеду, не отвлекаясь на разговоры. Мелексима не стала отказываться и присоединилась к трапезе. Легкая улыбка всплыла на ее губах ― она чувствовала себя в относительной безопасности. По крайней мере, ее здесь не обидят.

Бат-хан не мог отделаться от мысли, что эту девушку предложили ему как наложницу.

========== Глава 3. Жимолость и лебедь ==========

Зима была по-настоящему суровой, поэтому большую часть времени Мелексима проводила в шатре шаманки, согреваясь около огня и помогая Буяннавч. Мелек могла с точностью сказать, что эти вечера ей нравятся ― шаманка учила ее монгольским песням, рассказывала истории, и Мелек чувствовала себя очень спокойно в компании старой женщины, которая полюбила ее за два с половиной зимних месяцев.

Но все чаще взор Мелек устремлялся вдаль, в ту сторону, где под дубом был похоронены ее дедушка и бабушки. Она испытывала неопределённую тоску, не имея возможности пойти на могилу к семье. У дуба были похоронены только ее дедушка и бабушка ― сначала бабушка, поскольку Ганбаатар сразу выбрал это место для своего упокоения и не хотел расставаться с любимой женой даже после своей смерти.

Но даже после самой сильной зимы приходит весна. Близился праздник Цаган Сара или Белый месяц― один из самых почитаемых и уважаемых праздников для монгольского народа. Его праздновали в конце зимы и в самом начале весны, и шаманы были заняты тем, что наблюдали за подготовкой к этому празднику. Буяннавч, как одна и немногих женщин-шаманов, волновалась больше всех, а потому на плече Мелек опустилось много работы.

Об этом празднике Мелексима слышала, хоть и имела весьма смутные представления о том, как он проходит. Как отметила для себя Буяннавч, жизнь в подобных условиях была девушке несколько чужда ― в ней смешались две культуры, и некоторые тонкости жизни монголов она не знала. Шаманка боялась, как бы это не вылилось в какую-нибудь неприятность для Мелек, но когда по стоянке прокатилась весть о том, что девушка Мелексима является внучкой самого Ганбаатара, все изменили свое отношение. Ей пытались помочь, угодить, если она ошибалась ― подсказывала, но Мелек больно не расслаблялась ― она считала это лицемерием, не больше, хотя некоторые юноши помогали ей с большей искренностью.

― Буяннавч, ― сказала она одним вечером, когда до конца зимы и самого праздника оставалось чуть больше недели. Шаманка что-то вычитывала в свитках, а Мелек шила у огня ― в центре юрты был сложен небольшой очаг из камней. Женщина что-то вяло промычала, давай разрешение говорить. ― Как думаешь, если я попрошу, Бат-хан разрешит мне сходить на праздник к дедушке на могилу?

Шаманка кинула на подопечную быстрый взгляд, после чего вернулась к своим записям: