Чернокнижник

Другая же, не легенда, но быль, лучше всего знакома русским: из Везеля родом был чернокнижник Элизеус Бомелий. Подвизавшийся затем в Англии, гораздо более терпимой к подобного рода искусству, чем континентальная Европа — вспомним королевских чернокнижников Роджера Бэкона, Джона Ди, автора знаменитой Monas hieroglyphica, и, наконец, Френсиса Бэкона, — он все же был в конце концов арестован, и ему грозила смерть. Но в ту пору королева Елизавета активно искала пути на Восток, чтобы соперничать с Испанией. И Бомелий был поставлен перед выбором: казнь или отправка в далекую Россию в качестве царского лекаря. Там он должен был использовать свои таланты на пользу Британии и вскоре приобрел зловещую известность при дворе Иоанна IV Ужасного, позднее получившего одинаковое с его дедом Иоанном III прозвище «Грозный». Но после десяти лет тайной деятельности Бомелия постиг заслуженный конец, и он нашел мучительную смерть на огне в застенке своего работодателя…

Минуло двое суток с того времени, как беглец покинул Потсдам. Королевский курьер еще не достиг Везеля. Ночь простиралась над землей, серебрился широкий полноводный Рейн, в который к югу от города вливалась узкая и глубокая Липпе, помнившая еще барки римлян. Именно эта непередаваемая игра света породила легенду о золоте Рейна, затопленном на дне, отблески которого видны на поверхности…

Внезапно рябь прошла по воде, у берега вынырнула темная фигура и выбралась на сушу перед крепостным бастионом — в этом месте было меньше часовых. Эта фигура с поразительным проворством полезла по стене, цепляясь за выступы камней и иногда позвякивая, словно одетая в металл. Наконец она достигла верха и скрылась за парапетом.

Часовой, развернувшись в конце своей дорожки, собирался направиться обратно, когда неожиданно увидел перед собой громадного воина в древней кольчуге и шишаке, в руках которого был короткий меч катсбалгер, но часовой не разбирался в мечах и просто остолбенел.

— Зигфрид! — воскликнул солдат, и в следующую секунду небо рухнуло на его голову.

Еще несколько человек видели эту странную фигуру воина, но большинство из них лишились возможности говорить, по крайней мере на время. Двое часовых, карауливших небольшой домик неподалеку от входа на бастион, вскинули штыки, но меч дважды опустился, и два трупа с раскроенными черепами повалились на землю. Поддавшись нечеловеческому напору, дверь распахнулась, и нежданный гость при свете ночника увидел дремлющую на постели женщину и лежащего в кроватке младенца. Непередаваемое выражение нежности промелькнуло на сосредоточенном лице воина. В следующее мгновение младенец заплакал, женщина пробудилась и увидела перед собой облаченного в доспехи человека, лицо которого было ей хорошо знакомо. Он поднес палец к губам:

— Ради всего, молчи, Кати! Ни звука, живо одевайся и собирай ребенка!

Молодая женщина кивнула и лихорадочно принялась натягивать одежду. Затем она перепеленала младенца. В течение пяти минут сборы были закончены. Младенцу накапали опийного молочка, чтобы он не просыпался и не выдавал их своим плачем. Две фигуры выскользнули из домика — грозная и хрупкая, прижимающая к груди маленький сверток. Они быстро добрались до стены, воин оглушил часового, помог женщине подняться, сбросил вниз канат и, прихватив петлей свою спутницу к спине, молниеносно спустился в крепостной ров. Он переплыл его без всплеска, точно доспех и живой груз совсем не тяготили его. Когда он поставил спутницу на ноги, со стены вдруг раздался крик:

— Доннерветтер! Хальт!

Загородив собой спутницу и ребенка, он услышал выстрел и ощутил спиной удар пули по кольчуге. К счастью, пуля была на излете. Это не замедлило его движений ни на миг. Он подхватил на руки спасенную женщину и рванулся прочь от крепости с необычайной скоростью. С бастиона грохнул пушечный выстрел, предупреждая округу о беглецах, но разве мог какой-нибудь вооруженный мушкетом бюргер представлять препятствие для мчащегося во тьме несокрушимого воина? С драгоценной ношей на плечах он пробежал около двух верст, достигнув затона, где его ждал рыбак с лодкой. Погрузившись в нее, они оттолкнулись от берега, и темная ладья стремительно понеслась вниз на веслах, без единого скрипа на хорошо смазанных уключинах. В руках Лодьи весла гнулись как тростинки. Через несколько верст, когда их нельзя было уже заметить из крепости, поставили парус.

От Везеля до рубежей Нидерландской республики было сорок верст по Рейну, мимо приграничного древнего Эммериха, чьи стены помнили еще блаженного Виллиборда, крестителя тех земель, на которых ныне расположились Нидерланды. Высокую готическую башню Святой Альдегунды, выступившую, будто призрак из предутреннего тумана, они увидали перед рассветом. И вскоре благодаря опытному контрабандисту-рыбаку покинули пределы Клевского герцогства, оказавшись на территории Объединенных провинций, о чем их не преминул уведомить лодочник.