ЧЕРНОКНИЖНИК

недовольно понюхала воздух, зыркнула по сторонам и пробормотала:

— Где ж шляется этот прохвост?.. Чтоб ему икнулось, окаянному!..

— Вы о ком? — поинтересовалась Эльга.

— О дружке твоем чернющем — о ком же еще?.. Где его только черти носят?..

«МОЕМ дружке?!  — мысленно возмутилась Эльга, припомнив постельную сцену в

замке Джельсальтар. —  А по-моему, это ТВОЙ дружок!.. Ой!.. Она же мысли чи…»

Марта вдруг выросла на полфута, раздалась вширь, потяжелела раза в полтора, и

угрожающе потрясла в воздухе сжатым кулаком:

— Ты у меня поговори еще!

Эльга не испугалась — напротив, едва сдержалась, чтобы не улыбнуться. Она знала,

что ведьма злится не по-настоящему.

***

Тянулись дни. Загадочное косматое существо больше не появлялось. Шел снег, и

Эльга   по-прежнему   каждый   день   должна   была   чистить   двор.   Марта   занималась

хозяйством:  готовила  еду,  кормила  животных (в хлеву,  примыкавшему  к  задней части

дома, жили коза, свинья и несколько кур). Несколько раз к Марте приходили местные

жители по каким-то своим надобностям. После их визитов в доме появлялось коровье

молоко,   сыр,   колбасы   и   свежий   хлеб.   Каждые   два   дня   уже   знакомый   Эльге   мужичок

привозил дрова.

…Это   случилось   на   исходе   недели.   Эльга   выполняла   свою,   уже   ставшую

привычной,   работу.   Марта   была   здесь   же   —   занималась   своими   делами.   Полностью

погрузившись в работу, Эльга не замечала ее до тех пор, пока не услышала:

— Ну и ну!.. Даже метлой махать не умеешь! Неделю возишься, а толку —никакого!

Эльга вздрогнула и остановилась. Поправив выбившуюся из-под платка прядь волос,

посмотрела   на   ведьму.   Та   стояла,   подбоченившись,   умудряясь  сочетать   на   своем   лице

выражение снисходительной жалости одновременно с раздражением и недовольством.

«Будет придираться, — тоскливо подумала Эльга. — И что ей только не нравится?»

Она   подумала   не   открыто,   а   так,   как   учил   Эрбаст   —   разделила   свои   мысли,   пряча

недовольство   глубоко   внутри,   а   внешне   демонстрируя   смирение   и   покорность   и

подтверждая этот внешний слой всем своим видом.

Марта подошла и отобрала у нее метлу.

— Метешь так, как будто работаешь, — сказала она с отвращением. — А работаешь,

будто мужик на каторге.

Эльга молча смотрела на нее широко открытыми глазами. Она решила не возражать,

не обижаться, а стоически перетерпеть придирки.

Но дальше началось странное. Марта взяла ее за подбородок, посмотрела в глаза и

заговорила — мысленно. Для нее это был единственный способ передать целую бездну

идей   и   понятий,   на   разжевывание   которых   посредством   обычной   речи   (при   не   самом

богатом  словарном  запасе  Марты)  потребовался  бы  не  один час.  На  Эльгу  обрушился

водопад образов и смыслов.

Сравнение   с   мужиком   на   каторге   Марта   упомянула   не   случайно.   Теперь   она

говорила о том, что мужчины когда-то давно придумали разделять обычное и необычное,

правое   и   левое,   доброе   и   злое,   естественное   и   неестественное,   и   все   прочие   виды

разделений.   Вернее,   продолжала   Марта,   в   этом   виноваты   не   сами   мужчины,   а   —   тут

последовало   сложное   понятие   о   неком   общечеловеческом   единстве,   душе   всего

человечества — мужская «часть» этой соборной души. Женщины на заре истории лишь

последовали за мужчинами, но, по сути, остались хранительницами того естественного,

изначального миропорядка, утрата которого привела к нынешнему положению дел: взлет

цивилизации,   купленный   за   счет   тайн   и   чудес.   Мужчины   придумали   разделять

обязанность и удовольствие, нелюбимый труд и приятное времяпрепровождение.

«Поэтому,   —   шептала   Марта,   —   они   или   ничтожества,   или  герои,   а  часто   —

ничтожества, воображающие себя героями. Это они, они придумали отделять обычную

жизнь от колдовства. Поэтому труд им в тягость, а колдовство — напыщенно. Нам

это не нужно. В нас соединено то, что разделено в них. Да они взвоют, если им придется

каждый день выполнять хотя бы половину той работы, которую делаем мы!.. Наше

колдовство,   пусть   и   не   такое   красочное,   неотделимо   от   жизни.   Поэтому   говорят:

каждая женщина — ведьма. Если кашу сварит мужчина, то — конечно, если она не

подгорит!   —   он   сварит   только   кашу.   Но   женщина,   которая   варит   кашу,   может