ЧЕРНОКНИЖНИК

понимают смысл Искусства, ищут не несколько комочков телесной жидкости, не пальцы,

не ногти и не волосы покойника — они ищут Тайну. Семя, волосы или ногти — всего

лишь знак, ориентир, благодаря которому мы выслеживаем свою добычу. В чем-то это

похоже на рыбную ловлю: ты следишь за поплавком, но твоя цель — не поплавок, а рыба,

скрытая от тебя в своей стихии.

—   А   какую   Тайну   найдет   тот,   кто   будет   искать   семя   покойника   ночью   под

виселицей? Для чего это нужно?

— Не знаю, — пожал плечами Уилар. — Никогда этим не занимался. Ведьмы ищут

ингредиенты для своих зелий и снадобий; не хочу сказать о них ничего плохого, но я

практикую иные методы. Мой опыт общения с повешенными не слишком велик, и уж

конечно я не использую их как склад ингредиентов.

— Опыт общения? — переспросила Эльга, думая, что ослышалась.

Уилар кивнул.

— Они могут многое рассказать, если их попросить.

— Но они же мертвы!..

— Совершенно верно. Их основное достоинство состоит как раз в том, что они уже

скончались. При жизни, как правило, это были довольно непривлекательные личности:

воры, убийцы, насильники… После смерти от них гораздо больше пользы, чем до нее.

— Неужели мертвые могут разговаривать?!.

— Смотря кто будет спрашивать, — Уилар усмехнулся. — Впрочем, что касается

того случая в Ярне, о котором я тебе рассказываю, меня интересовали не столько сами

покойники, сколько та рыба, которую можно выловить с их помощью.

«Ярна?  — подумала Эльга. —  Там стоит один из крестиков на его карте…»

Вслух она спросила:

— Что это за рыба?

—   В   древности   существовали   различные   боги,   которые   вешали,   обезглавливали,

оскопляли самих себя, сдирали с себя кожу…

— Для чего?!!

—   Чтобы   приобрести   мудрость.   Совершая   над   собой   все   эти   действия,   они   —в

отличии от людей — не умирали, а переходили в иное качество. Вступая в противоречие с

собственной  природой,   они   искали  способы  выйти  за   ее   пределы.   Если   ты  обладаешь

достаточным тэнгамом, достаточной уверенностью и знаниями, достаточными для того,

чтобы понимать язык этих богов, то, найдя людей, умерщвленных схожим способом, ты

можешь удостоиться беседы с ними.

— Они… вселяются в покойников? — прошептала Эльга.

— Нет. Ты снова пытаешься все упорядочить. Никто ни в кого не вселяется. Вряд ли

ты меня поймешь, но, в некотором смысле, покойники — это и есть те самые боги. Сам

факт их необычной смерти сделал их таковыми.

— Они стали богами после смерти?

—   Опять   —   нет.   В  данном   случае   я   говорю   не   о   личности  казненных,   а   об   их

сущности. Эта сущность была подвергнута изменениям: живое стало мертвым. Сущность

лишилась   одних   качеств,   зато   приобрела   другие.   Схожими   качествами   обладают   и

упомянутые мною боги, но при этом их качества более «первичны» по отношению к нам.

Если снова вернуться к моему примеру с повешенными, то для того, чтобы такое общение

состоялось,   необходимо:   приобретение   покойником   определенных   качеств,   вызванных

самой спецификой казни (я лично воспринимаю казнь через повешенье как своего рода

ритуал;   мнение   палачей   и   судьи   на   этот   счет   меня   совершенно   не   интересует),   мое

собственное обращение к божеству, и его ответ. Три различных действия, соединенные

вместе   тэнгамом,   разрушают   Кельрион   и   собирают   реальность   заново,   в   том   виде,   к

которому я стремлюсь.

— А о чем вы с ними говорили? — спросила Эльга.

Уилар покачал головой.

— Оставим это за рамками беседы. Это уже  мои тайны.

— А что такое эти Тайны? Ну, сами по себе?

— Этого нельзя объяснить. Кельрион — это зеркало, состоящее из слов… зеркало,

которое приковывает к себе наше внимание и не дает увидеть ничего, кроме себя. Но как

описать словами то, что по самой своей природе находится за пределами слов? Можно

лишь указать на «то», отличающееся от «этого», указать — но не назвать и не описать.

Тайна — это Тайна. Если тебе удастся выследить ее… поймать в твои силки… нацепить

на крючок… тогда у тебя, может быть, будет вкусный ужин… если, конечно, Тайна не

искалечит тебя: как и пойманный зверь, Тайна безжалостна к тем, кто празднует победу

раньше   времени,   к   тем,   кто   забывает,   что   на   самом   деле   охотники   за   потаенным

разгуливают по краю лезвия над бездной. В этой охоте, когда человек выслеживает Тайну,

а Тайна, в свою очередь, выслеживает человека, нет ни правил, ни законов, работающих

одинаково   всегда   и   для   всех.   Есть   лишь   несколько   рецептов   —   чисто   практического

порядка. На ярком свету обнаружить Тайну почти невозможно: наше сознание слишком

систематизирует окружающий мир, не оставляя никакого места для потаенного. День —

это время порядка и смысла, ночь — это время тайн… Освещенное, зримое, понятное

лишено потаенности. Невидимое, сокрытое в темноте, пугающе-бессмысленное лишено

привычной нам упорядоченности. Мы цепляемся за зеркало слов, за то или иное описание

порядка, именуемое Кельрионом — и до коликов в животе боимся того, в чем приятной