Чернокнижник Молчанов

— Чего же их бояться?.. отозвался Кочерга. — Татарин, например, он может бояться, потому что он нехристь, а я, слава Тебе, Господи, знаю семь молитв…

Он сделал ударение на слове „семь", очевидно, придавая этому числу особый смысл, и значительно взглянул на пана.

Пан кивнул головой.

— Знаю, знаю, — проговорил он, — ты мне рассказывал…

— И три заклинания, — добавил Кочерга.

Пан опять кивнул головой.

Поэтому-то, — сказал он, — я и хочу послать тебя к Вильчинскому…

Кочерга выпрямил стан и, сразу придав лицу сосредоточенное выражение и сдвинув брови, сказал, кашлянув в руку, уже совсем другим тоном:

— Слушаю пана.

Видно было, что он, еще не зная, что поручить ему пан, уже решил, что пан поручит ему что-то серьёзное, что можно поручить только ему, а больше никому…

И он сейчас же подумал, что пан только прикидывается, что не верит в ведьм…

Когда он подумал об этом, у него сразу пропало минутное недоброжелательное чувство к пану — словно что-то отлегло от сердца.

И он почтительно стоял у притолоки, уже не прислоняясь к ней спиной, и внимательно глядел пану в глаза.

— У Вильчинского, — начал пан, — есть старый замок. Теперь в нем никто не живет… (При этих словах Кочерга значительно вздернул брови и поджал губы, а его маленькие глазки так и впились в папа). Замок совсем развалился, но, видишь ли, в нем сохранилась одна зала с колоннами и статуями… Вильчинский хотел было перевезти статуи к себе, да это очень трудно; так ему нужно сторожа в замок, а в сторожа никто не идет…

— Понимаю, понимаю, — скороговоркой произнес Кочерга. Собственно, это было не совсем почтительно, — перебивать пана, но эти слова вырвались у Кочерги точно сами собой, точно помимо его воли.

Впрочем, он сейчас же крякнул и умолк.

— Люди говорят, — продолжал пан, — что в замке есть привидения, что эти статуи оживают и ходят, и поэтому никто не хочет идти в сторожа…

— Так я и думал, — опять, точно невольно, вырвалось у Кочерги, и он опять крякнул, как будто этим кряканьем раскаивался, что перебил пана, или произносил осуждение своей поспешности.

— Но, конечно, — сказал пан, — по всему вероятию, это враки, а если в замке что-нибудь и не так, так это там, может быть, прячутся воры…

— Воры, воры, — повторил за ним Кочерга и усмехнулся углом рта тонкой улыбкой. — Хе! знаем мы, какие это воры!.. Эх, пане, пане!..

Он почесал висок и покрутил головой.

— Но ведь ты не боишься воров? — спросил его пан.

Кочерга насупил брови.

— Ничего я не боюсь, — ответил он.

— Конечно, чего же бояться, — сказал пан, — я дам тебе три пистолета и мушкет…

Он вопросительно взглянул на Кочергу.

Кочерга стоял молча и насупившись.

— И ты, пожалуйста, не думай читать свои заклинания, — продолжал пан, — а в случае чего, прямо бей из пистолета, — а уж потом читай заклинания.

— Хорошо, — глухо сказал Кочерга.

— Так прямо и стреляй, — повторил пан, не спуская с него глаз, — потому что, — добавил он, немного помолчав, — кто ж его знает?..

Пан встал с кресла.

— Так, значит, сегодня же ты и отправишься; оружие я пришлю тебе через дворецкого.

— Пистолеты? — спросил Кочерга.

— Три пистолета о двенадцати картечах и мушкет — сказал пан и, повернувшись, направился было во внутренние комнаты, но Кочерга остановил его:

— Пане!

Пан обернулся.

— Только вы скажите старой пани, — произнес Кочерга очень серьёзно, — чтобы распорядились выдать мне кварту святой воды…

— Зачем?

— Окропить картечи и пули, — ответил Кочерга так же серьёзно и строго взглянул в лицо пану, точно предостерегая его, чтобы пан не стал противоречить.

Пан и на самом деле не стал противоречить.

I.

В степи, в неглубокой лощине на берегу ручья, заросшего камышом и осокой, сидели два человека.

Один из них был Кочерга, другой— бандурист Зуй.

Кочерга и Зуй встретились на большой дороге.

Они давно знали друг друга, и когда Кочерга увидел Зуя, а увидел он его еще издали, то сейчас же остановил лошадь, снял шапку и замахал ею в воздухе.

Он хотел было крикнуть Зую какое-нибудь приветствие, но подумал, что Зуй все равно его не услышит.

И он только во все глаза смотрел на Зуя, улыбался ему издали и махал шапкой.

А когда Зуй подошел, он надел шапку и сказал:

— Здравствуй, Зуй.

— Здравствуй и ты, видьмачий дид, — сказал Зуй и поглядел на Кочергу, — не обиделся ли он за этого „видьмачьего дида “.

Увидев, что Кочерга только рад встречи с ним и вовсе не думает обижаться, он подошел совсем близко и, положив одну руку на шею его лошади, другой почесал у ней за ухом.

Потом он поглядел на свои пальцы, на которых под ногтями оказалась пена, так как от жары и долгой дороги лошадь Кочерги была вся в поту, вытер их о свитку и спросил, взглянув на Кочергу:

— Небось, и не отдыхал сегодня. Далеко едешь?

— В Вильчи, — сказал Кочерга, — к тамошнему пану.

Зуй знал всех панов в округе.

Он повернулся лицом в сторону невысоких холмов, тянувшихся на горизонте, и прищурившись, потому что солнце светило ему прямо в глаза, сделал движение рукой по направлению этих холмов.