Чернокнижник (СИ)

Вообще-то, мне повезло с операми — нормальные мужики. Виктор — постарше, вечно усталый, невыспавшийся, судя по физиономии — закладывает регулярно. Тот самый типаж, которых полно в реальности — и почти нет в литературе. В детективах если герой положительный, — то непременно Глеб Жеглов. Опытный, прожженный, матерый фанатик, который не стесняется кошельки подбрасывать. На крайняк — идеалист Шарапов. Юноша с горящими глазами, который требует, чтобы все было «честно». Не знаю, что за люди пишут детективы. Ведь ясно же: прожженный и матерый фанатиком быть не может. Никак. Он будет таким, как Витя, что сидел напротив и вздыхал, на меня глядя. Опытный. Матерый. Не дурак. И уж совсем не фанатик. Он, может, и был бы честным опером — только все вокруг мешает. Бабла не хватает — а семью корми. Наверняка, жена пилит постоянно. Детям все время надо — то одно, то другое. И — несут со всех сторон. Вроде по мелочи; ничего страшного. Убивать не надо, подставлять не надо. Просто — глаза прикрыть на это, на то… Ерунда… А с другой стороны, не дай бог начнет принципы отстаивать! Либо найдут коллегу посговорчивее — и будут нести ему, либо вообще кранты: натравят своих же, поднимут начальников — и вылетит с работы. И хорошо, если сам не сядет…

А Дима? Молодой и горячий — до тех пор, пока не вникнет в суть. Пока не поймет, что и он, и Витя на самом деле поляну расчищают для таких, как президент Киприадис. А может, и начал уже понимать — тоже вон небритый и перегаром несет…

…Для меня дальнейшее вырисовывалось ясно — осознанное хищение культурных ценностей с целью реализации. Неожиданным было только количество украденного: менты сообщили, что я установил рекорд. Это стоило отметить. Опера принесли кубик раствора и шприц — не знаю, кто у них варит, но варит хорошо. Профессионально.

Ну что ж… Начало удачное, душа на подъеме. Так в камеру и вошел. Обычная КПЗ — десять мест. Сидят девять. Все хмурые, злые; присмотрелся — понял: побитые. Кто-то и встать не может. Оказалось, все — c вооруженного нападения, только с разных объектов. Кто-то напал на обменный пункт, кто-то — на инкассаторов. Но всем не повезло, да еще и с приемом не посчастливилось.

— Ты откуда к нам попал такой радостный?

— А кто спрашивает? Ты — старший по камере?

— Нет.

— Тогда повтори, будь добр, вопрос от своего имени — а я тебе объясню, кто тут попал и куда.

— Заткнись, Коляныч, не видишь — нормальный человек. А ты проходи, располагайся, вот свободное место, одеяло, подушка.

— А чай-то есть у вас? Варим?

— Спрашиваешь!

…Кто-то оторвал от своего одеяла полосу сантиметров пятнадцать шириной, зажег — на «дровах» быстро сварили чифир, собрались в круг. Чифирнулись, разговорились, познакомились. Потом улегся на шконку — спать не хотелось категорически.

Думать. Рассуждать. Проблема одна, но главная. Статья — от пяти до пятнадцати лет. Очень хочется пять. По странной прихоти сознания вдруг вспомнил книжку — ту, что Комментатор давал. «Агасфер», во! Про пассажира, который однажды Христу отдохнуть не дал. А тот вроде как пообещал: будешь и ты теперь ходить все время. Вот он и ходит. И все время в одно и то же место возвращается. Как будто обо мне написано. Куда бы ни шел — все равно вернусь в тюрьму. Ладно, о высоком еще успею подумать. Пока — о насущном. Начнем сначала. От пяти до пятнадцати. И — как же получить ее, пятерку эту? Что следователю отвечать? А что он, интересно, будет спрашивать: как пройти в библиотеку?

И только тут я осознал: все проблемы, что не давали вздохнуть на свободе, закончились. Новая жизнь началась. Завтра придумаю, что делать и как себя вести. Авось найдется лазейка. Счастье фраера — оно ведь ярче солнца.

С этими мыслями я и уснул.

* * *

— Горелов, собирайся, вызывают.

— Кто вызывает?

— Не разговаривать! Руки назад! Лицом к стене! Пошел!

Повели на верхний этаж — в комнату для допросов. Конвоир так дышал в затылок, что я сразу уловил нехитрый ход его мыслей. Уверен, что меня будут бить. Посмотрим.

В комнате сидели те же опера — Виктор и Дима. Первым делом поинтересовались, как здоровье и нет ли жалоб. Есть, — говорю, — на сантехников. Попросил, чтобы не отнимали у меня бумагу и ручку и еще — чтобы принесли большую общую тетрадь. Моя заканчивалась, а писать на чем-то надо. Зачем же тебе, Боря, тетрадь, да еще большая? Отвечаю: чтобы заниматься литературной деятельностью. А чифир на чем варите? Как на чем? На мелованной формата А-3, нам ее приносят как туалетную. Вот на ней и пиши — а мы потом в переплет отдадим. А интересы камеры? — спрашиваю. Пообещали сегодня же все передать — да вдобавок попросить администрацию, чтобы не мешали мне медитировать под прикрытием литературной деятельности. Вот, значит, как. Приятно поговорить с умными людьми. Слова знают разные…

— Ну что, Боря, перспективы свои оценил? Десять или пятнадцать — как с куста. Об облегчении участи не думал?

— Думал.

— Вот и хорошо. Сам понимаешь — необходимо раскаяние. Деятельное раскаяние, Боря…

— Сдавать никого не буду — не в моих правилах.