Черноморская сирена

Она обращалась прежде за советами ко многим мужчинам, но… все эти советы оканчивались любовными признаниями. И как они оскорбляли ее в ту пору… И как они надоели ей потом… И как они ей противны теперь!.. Каждый мужчина смотрит на ее красоту, как на общественное достояние, и словно считает обязанностью попробовать овладеть ею, хотя все и знают, что она замужняя женщина… Но, ведь, никто не верит, чтобы красивая замужняя женщина могла быть честна и не захотела бы променять свое положение на более блестящее.

Вот и сегодня утром…

И презрительная, почти гадливая усмешка, приподнимает уголки ее тонких губ и щурит глаза при воспоминании о предложении Завистовского развестись с мужем, выйти за него замуж и быть одной из блестящих дам Петербурга и, кто знает, быть может, женой министра.

Она, скрывая чувство отвращения, дала ему договорить все до конца в восторженно-канцелярском тоне и о том, как он будет лелеять ее, и что она будет представлена ко Двору и что у нее может быть салон, в котором она будет играть роль.

И как же он удивился, как он непритворно и искренно удивился, когда, в ответ на его слова, она расхохоталась и сказала, что за все сокровища мира и за королевскую корону в придачу она не решилась бы сделаться супругой такого высохшего и противного превосходительства и удивляется, как в его голову могла прийти такая невозможная мысль… Разве подавала она ему повод делать такие оскорбительные предложения?.. Разве…

— Идите вон и никогда ко мне не показывайтесь! — крикнула она ему, не сдерживая более своего негодования.

«А ведь не глупый человек! — мысленно проговорила Марианна Николаевна, припоминая подробности утреннего визита. — И воображаю, что будет обо мне теперь распускать!»

Шаги, раздававшиеся вблизи, вывели молодую женщину из задумчивости.

— А это вы, Дмитрий Сергеевич! — мягко и задушевно проговорила Марианна Николаевна, искренно обрадовавшись неожиданному гостю, с которым можно поговорить.

Она была в таком настроении, когда даже скрытному человеку хочется поделиться своими сомнениями, с порядочным человеком. А Оверин был как раз подходящим.

— Отчего так поздно?.. Вы, верно, приехали за Варварой Алексеевной?.. Она с полчаса, как уехала от меня… Александр Петрович ее провожает… Ну, присаживайтесь подле! — говорила она, по-приятельски пожимая ему руку. — Очень рада вас видеть… Надеюсь, что вы не мрачный сегодня, не будете молчаливо решать судьбы мира и трагически взглядывать на меня?..

Но, вместо того, чтобы сесть, Оверин, порывисто пожав руку Марианне Николаевне, быстрыми шагами заходил по террасе и ничего не говорил.

— Да что с вами сегодня? Вы какой-то взволнованный… Уж не случилось ли чего-нибудь? — участливо спрашивала Марианна Николаевна.

Оверин быстро подошел к ней и, не поднимая на нее глаз, порывисто проговорил:

— Что случилось?.. А то, что давно уже случилось, но что я не смел говорить вам, но что вы отлично должны были понимать…

— Что такое? Выражайтесь яснее, Дмитрий Сергеевич!

— А то, что я люблю вас… То, что я не могу жить без вас… То, что я все это время не сплю ночей из-за вас… Вот что! — воскликнул Оверин.

Из груди Марианны Николаевны вырвался грустный, почти скорбный упрек:

— И вы, Дмитрий Сергеевич?..

Но он не понял его и страстным взволнованным голосом воскликнул:

— И я, и я, как много других… Я не виноват… Простите, что нарушаю условие, но, Господи!.. Если б вы знали, как я вас люблю… Так я никого никогда не любил и не буду любить.

И, не замечая грустного разочарования на лице Сирены, Оверин продолжал горячую импровизацию о любви, пел восторженный дифирамб своей богине и закончил словами:

— Я ничего не прошу… ничего не желаю… Позвольте только видеть вас, быть там, где вы… И, быть может, вы тронетесь… Вы поймете, что вся жизнь моя в ваших руках…

— Дмитрий Сергеевич… Как вам не стыдно, — пробовала она остановить его. — Всего три недели, как мы знакомы, и вы…

— Разве нужны годы, чтобы полюбить…

— О, Дмитрий Сергеевич!.. И вы, как все… Вы даже не понимаете, что оскорбляете меня, говоря о вашей любви? Уезжайте скорей… Мне стыдно за вас.

— Я вас… оскорбить?.. Вас, на которую молюсь и из-за которой готов жизнь отдать… Испытайте, если хотите.

— Послушайте… Стыдитесь… Вы, писатель, учитель, который проповедует в своих произведениях о долге, о силе характера, о служении ближнему, и сам говорит, что готов пожертвовать жизнью из-за того, что на него нашла блажь… Я думала о вас лучше, Дмитрий Сергеевич… А теперь вижу, что вы самый обыкновенный ухаживатель, обещающий каждой смазливой женщине отдать за нее жизнь… Как она у вас дешева! — прибавила она, и засмеялась злым смехом.

Оверин опешил. Он не ждал ничего подобного.

— И какое вы имеете право лезть с вашей любовью?.. Или вы мое доброе расположение приняли за вызов и имеете дерзость называть свою блажь любовью, расточая в то же время клятвы в любви другой женщине.

— Это ложь! — энергично протестовал Оверин. — Варвара Алексеевна знает, что я вас люблю, и знает, что я ей чужой.