Черноморская сирена

Волшебным море светом
Сребрится под луной
И с ласковым приветом
Чуть плещется волной.

Кругом так тихо, тихо…

И в этот-то момент
Пришла одна купчиха
С ней юный декадент.

Лет сорок бабе тучной,

Лицо, что стертый грош,
Юнец же злополучный
Был дьявольски хорош.

Купчиха шепчет нежно

Про пылкую любовь,
Он слушает небрежно
И только хмурит бровь.

Но вот она сказала:

«Сережа, будь милей!
Я в месяц сто давала,
Впредь двести дам рублей!»

Весь радостью волнуем,

В любви стал клясться он,
И звучным поцелуем
Был берег осквернен.

И со стыда и горя

За тучки месяц пал,
И гневно ветер с моря
Тотчас забушевал.

— Вы это с натуры? — спросил, смеясь Оверин.

— Сию минуту собственными глазами видел…

— Ловко!

— Сейчас новую стишину пойду писать.

До свидания, Дмитрий Сергеич! — проговорил учитель, уходя с балкона.

— До свидания.

Вблизи послышался сдержанный смех, и по дороге, ведущей в парк, из соседней дачи вышли две фигуры и скоро скрылись. Оверин узнал в них седую высокую барыню, всегда одетую в черном, одиноко и строго гулявшую в парке, а в спутнике ее красивого, молодого и наглого Али, имевшего шлюпку и катавшего в ней барынь. Этот Али еще начинал свою карьеру, но уже отлично умел носить на руке дамские мантильи и, подсаживая барынь в шлюпку, скалить ослепительно-белые зубы, взглядывая в упор своими большими, черными, волоокими глазами.

Луна поднялась высоко и залила все серебром. Оверину казалось, что он видит какую-то волшебную декорацию.

И сидеть одному на балконе в такую ночь?

Он взглянул на часы. Скоро десять часов. Вавочка, верно, уехала из Ялты. Еще не поздно навестить Сирену. Она ложится не ранее двух часов.

И Оверин бросился в комнату и подавил пуговку электрического звонка.

Вошла «гренадер-Маша», как Оверин называл высокую, здоровенную горничную с резким, грубоватым голосом, аккуратную и неутомимую, всегда за какою-нибудь работой и всегда ссорящуюся с кем-нибудь из прислуги.

Она быстро приходила на звонок второго номера. И она и вся прислуга пансиона необыкновенно почитали и любили тароватого барина, дававшего на чай бешеные деньги и болтавшего со всеми с приветливостью и никогда не делавшего никому резких замечаний.

Это был редкостный постоялец, и слава о нем быстро распространилась по Алупке между татарами.

И потому с него брали и за первую землянику, и за первые черешни, и за татарские полотенца, которые почему-то покупал Оверин, гораздо дороже, чем с других.

— Скажите Леонтию, чтобы сбегал к Абдурахману и велел немедленно привести «Красавчика». Да поскорей!

Через десять минут «Красавчик» стоял у решетки дачи.

Оверин вынул из кармана штанов пачку скомканных, бумажек, нашел рублевую и, сунув ее конюху, симпатичному молодому татарину Аби, державшему в поводу лошадь, ловко и умело вскочил в седло, и «Красавчик», фыркая и поводя ушами, понесся быстрой иноходью, звонко постукивая копытами своих изящных и тонких, словно-бы на ходу переплетающихся, ног по шоссе, сверкавшему белизной под лунным светом.

Не доезжая Орианды, Оверин встретил коляску и еще издали узнал кучера-татарина.

Он припустил «красавчика» и промчался мимо, заметив в коляске Вавочку и Родзянского.

«К Сирене поехал!» — досадно подумал Александр Петрович, начинавший уже серьезно завидовать приятелю, предполагая, что Оверин имеет шансы на успех у Сирены, тогда как сам он уже давно благоразумно оставил всякую надежду и, сделавшись добрым приятелем Марианны Николаевны, состоял при ней совершенно бескорыстно и безнадежно по особым поручениям. Он сопровождал ее на прогулках, ездил вместе верхом, исполнял ее комиссии, любил поболтать с ней и поспорить, поддразнить ее Овериным, уверяя, что она слегка им увлечена, и тонко, зло и остроумно подсмеивался над ним, рассказывая о нем Марианне Николаевне анекдоты, свидетельствующие о влюбчивости и легкомыслии приятеля, и испытывая завистливое чувство, когда Марианна Николаевна заступилась за Оверина.

В последнее время Родзянский стал слегка приударивать за Вавочкой, приезжал к ней в Алупку, провожал ее из Ялты домой, и Вавочка кокетничала с ним, имея в виду через него узнать о Сирене и об ее отношениях к Диме.