Черновик

Из сектора прихожей на Эву поблескивали ключи от Дашиной машины. Она сама их там вчера положила, когда они с Кариной дотащились до квартиры.

Еще раз глянув на спящих, Эва аккуратно взяла ключи и тихо вышла, постаравшись бесшумно закрыть за собой дверь.

Лифт показался опасно громким, но по мере путешествия вниз его звуки все меньше ранили слух и вызывали неприятные чувства.

Освещение в подземном гараже зажглось с каким-то странным звуком, похожим на приглушенный хлопок. Больше в такую рань в воскресенье здесь никого не было. Даже крысы, наверное, уже спят.

Сняв машину с сигнализации, Эва открыла дверь салона.

– Куда она завалилась вчера? – Пытаясь вспомнить траекторию полета, девочка принялась заглядывать под сиденья и шарить руками по полу, когда, наконец, металлический кружок холодно ткнулся в пальцы. – Есть! – с облегчением выдохнула она. Вытянув монетку, она поднялась, но, разгибаясь, заметила в противоположном окне отражение человеческой фигуры и, едва не вскрикнув, резко развернулась. Крик застыл в горле, противно царапая стенки страхом: позади (теперь впереди) совсем рядом стояла Даша.

– Я убью тебя, – холодно и бесстрастно сообщила она. – Что ты здесь делаешь?

Эва если бы и хотела ответить, то все равно не смогла бы: адреналиновым взрывом ее затрясло крупной дрожью, да так, как никогда еще в жизни. Она буквально не могла говорить, язык не слушался, а зубы едва не клацали друг о друга.

Даша рукой взяла Эву за горло, приблизила лицо к ее лицу. Вблизи ее глаза были в сотню раз страшнее своим неживым и все замечающим холодом.

– Какого хера ты без спроса трогаешь мои вещи? – прошептала-прошипела она и слегка сжала пальцы.

Сдавливающая горло рука показалась Эве обжигающе горячей.

Вместо ответа Эва подняла свою руку и разжала кулак.

Даша медленно отпустила девчонку. Эва осталась стоять, держа в раскрытой ладони монету преступления и урывками хватая воздух.

– Говори, – приказала Даша.

– Я… вчера ее уронила… – срывающимся голосом, с трудом, но все-таки ответила Эва. – Хотела сейчас положить на место.

Даша выглядела немногим лучше Эвы.

– Либерти Карины отсюда, – то ли спросила, то ли ответила сама себе. Прошлое очень больно царапало душу, вырастая в ней чем-то геометрически неправильным.

Когда Даша сделала шаг к Эве, та невольно зажмурилась, но не шевельнулась (да и куда ей деться, если позади машина, а впереди опасность), не опустила руки. Все, что она могла сделать, это, зажмурившись, принять свою судьбу.

Даша своими руками свернула Эвину кисть обратно в кулак, зажимая в нем монетку.

– Я не знаю, зачем эта история повторяется, – полушепотом и очень тяжело прозвучал ее голос над ухом Эвы. – Я не знаю.

Не глядя на Эву, Даша видела себя ее одногодкой. Они с группой младших провалили задание, но братьям повезло больше – они уже были мертвы, а ей предстояло вернуться в семью и объяснять. Человек, убивший пятерых подростков, чтобы не быть убитым самому, выглядел в своем «отходняке» страшнее, чем избитый до полусмерти его товарищ и тихое, туманное воскресное утро.

– Чего вам нужно было? – Держа монтировку в руках, он стоял перед Дашей, упирающейся спиной в колесо фуры. С огромным сожалением она читала в его глазах собственный приговор жить. Он не убьет ее, как тех, что сломанными куклами лежали в нескольких шагах. Он снова стал человеком, и это невыносимо… но он теперь не убьет даже себя.

– Подтверждение, – глухо выдавила из себя та, что дважды провалила все в эту ночь – она не смогла нанести ни одного удара. Она присутствовала с ними, но была одна, она не стала их семьей и по злой иронии единственная осталась в живых.

– Любую твою вещь. – Из глубины себя Даша смотрела в глубину стоящего перед ней взрослого человека.