Чернозём

Не понимаю первую часть его замечания и всаживаю нож по горло в траву. Меня тут же бьёт ток, как будто я ударил живое существо. Я тупо смотрю на воткнутый в почву нож, и мне кажется, что вот-вот из этой колотой раны пойдёт чёрная земляная кровь. Делать нечего и, преодолевая непонятно откуда взявшийся страх, я начинаю кромсать землю. Нож идёт туго и сочно, будто я режу слегка подмороженный торт. Первый кусок земли, напоминающий крестьянский лапоть или огромную зелёную бровь лешего, остаётся в стороне. Вскоре там вырастает целая аккуратная стопка. Из неё торчат маленькие корни, и, если посмотреть под углом, то кажется, что они тянутся ко мне. Как и труп, чьи ручки оказались предательски близко. Я осторожно снимал с земли скальп, и из обнажённого черепа тянулся курящий дымок - это пылинки водили хоровод в солнечном свете. Чувствую себя как на бойне, и пот на ладонях смешивается с землей. Что-то проникает в вены и бежит сначала по предплечью, затем перекидывается на бицепсы и вот уже на шее, в ярёмной вене гудят иные, чужие мысли. Как будто что-то приказывает мне освежевать землю, и я трясущимися руками вытираю бусину испарины, украсившую лоб.

- Да ты куда столько срезал! В нём роста от силы метр шестьдесят, а ты сколько сделал! Зачем такую ямищу?

Я поднимаюсь с колен и вижу, что профиль, который явственно обозначился в почве, вместил бы два таких тела.

- Да ты, похоже, бледен, - улыбается Сырок, - а со стороны кажешься таким бывалым молодым человеком.

Хочется сказать ему, что со мной только что кто-то пытался заговорить. Вспомнилось позабытое ощущение перчаток, сжимающих руки. Что он ответит на это? Скажет, что я поехал. И это будет справедливо. Чёрт, я ведь никогда не замечал за собой таких слабостей!

- Сейчас углубим.

Лопата с яростным хрустом воткнулась в землю, что-то там перерубив. Будто лопнул какой-то нерв, связывающий меня с всё расширяющейся ямой. Каждый штык втыкается в грудь земли, и я вырываю оттуда сочные, тёмные клочья мяса. Стальная ладонь лопаты всё глубже вгрызается в сырое нутро. Оттуда доносится призыв лечь и отдохнуть, словно это поют земляные сирены. Могила кажется такой большой, что походит на братскую. Будто неведомый богатырский конь ударил по лугу, выворотив оттуда скопыть величиной с полпечи.

- Пожалуй, хватит, - как можно непринуждённей замечаю я, - влезет. И дождём не вымоет.

Мне не хочется говорить, что ещё чуть-чуть, и я сам лягу в могилу, и начну себя закапывать. По крайней мере, именно эти мысли что-то неведомое упорно нашептывает на ухо.

- Ну, вот и славненько!

Списываю временное помутнение на эмоциональный шок от убийства, и вернувшийся разум снова скептичен:

- Давай, бросай его в яму, раз так хочешь.

Сырок вытаращился на меня:

- Зачем это класть его в яму? Ты что, дурной? Ведь совершенно ясно, что здесь его хоронить нельзя.

- Дык ведь ты сказал, чтобы я выкопал ямищу.

Пчеловод совершенно серьёзно спрашивает:

- А зачем ты вообще повиновался? У тебя что, своей головы на плечах нет?

Тут же берёт позабытая злость за то, что я попал под его влияние. Сырок вообще обладает каким-то редким даром воздействия. Всё, что не скажет, мною впитывается как губка, после чего он просто берёт меня своими мозолистыми руками и выжимает при любом удобном случае.

- Ээ-э-э... так ты не будешь его хоронить?

- Просто надо было выкопать компостную яму, - смеётся бородач, - а тут такой прекрасный повод. Ну не мог устоять. Ты уж, пожалуйста, не обижайся. Ведь самую неприятную часть уговора всё-таки выполнял не ты.

Устало опираюсь на лопату:

- Тогда куда мы денем труп?

Сырок выкатил на задний двор железную бочку и сказал:

- В этом деле нам может помочь один старый знакомый по имени Тимофей.

Всё, что я хочу, чтобы от тряски в салоне не перевернулась бочка. Её страстно, точно любовник, обнимает Сырок. В бочке маринуется порубленный на части человек.

Да, это точно был человек, ведь когда Сырок лениво надрезал ему сонную артерию, из неё брызнуло ярко-красным. Мясник спокойно держал мужчину над краем вырытой мной могилы, а фонтан крови постепенно затих в бессмысленной попытке её наполнить. Сырок приладил мертвеца так, чтобы он не упал в яму, и тот, словно зарезанное по галахическим законам животное, ещё долго истекал кровью. Сначала она лилась с жадным чавканьем, требуя, чтобы пальцы срочно пережали разорванную артерию, потом заурчала тонким ручейком и наконец стала течь редко, как из капельницы. Казалось, яма с наслаждением выпивала склонившийся над ней труп, стараясь вылакать из него побольше красненькой водички.

Затем Сырок убедившись, что кровь слита, попросил меня забросать слоем земли чёрную жижу, пахнущую железом, а потом заранее приготовленным силосом. Пока я послушно выполнял распоряжение, он, расстелив плёнку, положил руку обескровленного трупа на колоду и взмахнул топором.

Через час в костре горела заляпанная кровью одежда, плёнка и берёзовая колода с топором.

- Ну вот, опять новое топорище строгать, - расстроено произнёс Сырок и мягко отогнал Лотреамона, - уйди, миленький.