Чернозём

- Но ведь этим никто не занимается! Все хотят совершить нечто большое и громадное, пусть даже только в своих мечтах, а сейчас не хватает как раз таких маленьких добрых дел. Быть может, благодаря моим действиям, чёрные изнасиловали чуть-чуть меньше женщин, зарезали чуть меньше парней, чем могли бы, ограбили чуть меньше старушек...

Сырок напряженно смотрит куда-то вдаль, но, тем не менее, отвечает:

- Да ты, получается, санитар города!

- А ты, получается, толераст.

Сырок откладывает газету, вызвавшую наш спор, и тяжело вздыхает:

- Понимаешь, критика общества сегодня связана не с поиском истины, не с битвой за правду, а с этическим осуждением системы из-за того, например, что налоговая ставка слишком высока или молодым матерям не хватает детских садов. Но ведь это полное дерьмо! Говно! Чушь! Люди обленились и скурвились, раз их интересуют такие вещи. Когда нацию начинает волновать цена на петрушку, то её пора пускать в расход. Но ты националист, западник, тебя интересуют выборы в парламент и легальный бизнес, а нормальные люди хотят скифский ветер и костёр Стеньки Разина в Жигулях. Знаешь, кто это сказал?

- Нет, не знаю, - я чувствовал, что мне ещё много раз суждено так ответить, - но ты говоришь так, как будто национализм это что-то плохое. Это ведь революционная, традиционная сила. Вот если по Эволе...

Спорщик почти докурил трубку:

- Что? Я слышу имя традиционалиста Юлиуса Эволы? А ну слезай с коня! - его борода смеётся, - национализм свойственен простонародью, поклоняющемуся культу Матери-Земли. Национализм - путь черни, писал Эвола. Низкая теллурическая идея, противоположная вертикальной нордической Традиции. В общем - полная чушь, но раз тебе нравится, то почему ей не соответствуешь?

Он говорит складно, как сладкоголосый мурза. У него какой-то врожденный дар ориентирования в идеологическом шторме. Да и сам Сырок похож на бывалого морского волка со своей дымящей трубкой, мощной грудью, почти рвущей рубашку, бородой и глазами... своими февральскими глазами, зачем-то напряженно смотрящими в окно.

- Ты не подумай, что кто-то хочет тебя обидеть, - продолжает Сырок, - но просто националисты будут ещё двадцать лет бессмысленно маршировать с флагами и придумывать окаянных злодеев, мучающих русский народ. То царизм, то большевизм, то советизм, то олигархия. Это ведь кучка обиженных людей, которым в детстве не дали соски.

- И в чём тогда выход? - пытаюсь я подобрать оскорбление позабористей.

Сырок пожимает плечами:

- Да ведь известно в чём. Сдохнуть, как камикадзе, чтобы выйти за грань. Освободиться от человека. Воспарить духом ввысь. Стать вихрем... ну или просто убить какого-нибудь козла. Ведь русский человек, прежде всего русский, а потом уже человек. Необходимо начать производить новые смыслы, глубоко национальные в своей сути, но которые не будут равняться на германский или американские образцы. Вот что нужно! Но кто этим занимается? Никто! Поэтому лучше, конечно, сдохнуть. Да притом как можно скорей.

- Зачем, - потеряно спрашиваю я, - думаешь это что-нибудь изменит?

- Ну ты с козырей зашёл! - фыркает он, - как будто Спектакль что-то может победить. Нет, нужно сдохнуть для того, чтобы показать напоследок всей этой мерзости, что в мире ещё остались люди, для которых идея ценней жизни. Прошло время великих социальных проектов, теперь можно бороться только за свою честь.

Лотреамон перебежал на колени к хозяину, и Сырок умиротворённо бормочет:

- Не обижайся на ворчуна, если что. Думаешь, одни только разговоры могу вести? Думаешь, не знаю что такое твой русский национализм? Знаю, да ещё как! Много лет в нём варился, славно им обмазался, потому и не хочу его больше есть. Оскомина на языке. Думаешь, на твоём собеседнике нет азиатской крови?

Раздраженно огрызаюсь:

- Думаю, она есть в тебе.

Он оценил колкость и кашлянул:

- Нет, она сейчас в другом месте.

- Где?

- Да вот же, смотри.

Я увидел, что около ульев шатается какая-то тёмная фигура, кажется, нелепо отбивающаяся от воздуха. Она пошатнулась, ноги заплелись, незнакомец рухнул на улей, и оттуда брызнуло чёрное жужжащее облачко.

Моё злорадство всё ещё слишком велико:

- Одно непрошеное тело рушит все твои хитрые теории.

Когда мы подбежали к ульям, то разгром уже затмил собой последствия хрустальной ночи. Смуглый буян успел порушить несколько ульев и теперь пчёлы, яростно жужжа, жалили пришельца. В руке у него алюминиевый Ягуар. Из чёрно-красной баночки вонючий яд капал на русский пейзаж.

Сырок внешне спокоен, но через бороду пробивается угроза:

- Не ходил бы ты, дружок, на чужую пасеку.

Чужак всё-таки заметил нас и замахал руками. Из банки вылетела прозрачная бледно-розовая струя. Пьянь материлась то ли на нас, то ли на пчёл, которые ставили дебоширу вакцину от глупости. Сырок подождал, когда человек уковыляет от разъяренного роя, который вот-вот начнёт жалить и нас, а потом поставил погромщику подножку.