Чернозём

Если бы я обратился к Алёне "милочка", то был бы бит поварёшкой, но она расцвела, как несорванный цветок, и упорхнула на кухню, лишь вспыхнули медные волосы. У меня не остаётся времени на предисловия, поэтому зло рычу:

- Ты с ней трахался?

Сырок, наслаждаясь, втягивает дым, пахнущий взятыми на абордаж кораблями, и молчит, разглядывая широколистное растение в кадке. Парень сосредоточен, как армия перед контрнаступлением. Чуть погодя он говорит:

- Алёна мне рассказала, что вот эти деньги, которые ты недавно давал своему другу, платил за всех нас, ты недавно принёс домой. Что-то около полсотни. Ты где-то работаешь?

- Нет.

Это он должен был ответить на мой вопрос: "нет", а не я на его. Вот такой вот человек - этот ваш Сырок.

- Ага, - его глаза повеселели, - значит, ты эти деньги не заработал. Никто бы ведь не купил книжек на такую сумму? Итак, второй вариант - тебе их дали родители или они достались по наследству?

- Не-а.

Он почти смеётся:

- Значит, ты достал их каким-то русским способом! Каким - неважно, главное, что достал. Ха-ха, славно! Думаю, ты человек серьёзный и с тобой можно иметь дело.

Я смешался, как чай в заварнике. Разве мы не имели серьёзное дело на пасеке? Разве не делом мы накормили сома Тимофея? Или мне это привиделось?

- Кстати, - продолжает он, - тут заметил у тебя в прихожей кое-какой мешок. В следующий раз захватишь с собой, дружочек?

Хочется переспорить, но чай уже стоял на столике, и Сырок, отложив трубку, фыркая и хлюпая, шумно тянул в себя тёмно-красный напиток. На вкус он был писательским, горьким, и я брезгливо спросил:

- И где ты такой нашла?

- А что не так? Настояла на вербовых почках.

Я не понял шутку Сырка:

- Ты что, собралась рожать что ли?

Меня пробирает озноб от такой вероятности, но Алёна тонкими пальчиками касается его курительной принадлежности.

- Слушай, а зачем тебе трубка? Ты не ведешь здоровый образ жизни?

- А разве так плохо выгляжу?

- Совсем нет...

- То-то же! Как лев без гривы - львица, так мужчина без бороды - девица. Поговорка такая.

Алёна отпивает чай из фарфоровой чашки и продолжает:

- Но ты посмотри кругом, мир же полон мертвецами. Одномерное царство. Одноразовые люди. Полусчастье. Полужизнь. И ты... такой интересный, но тратишь себя на какое-то курево.

Подобная критика запоздала лет на двадцать. Самое место ей было в салонах левых европейских интеллектуалов. Я ехидно жду, что Сырок метко осадит девушку, но сердцеед лишь выпустил ванильный клуб дыма и галантно произнёс:

- Полностью с Вами согласен.

Это "Вы", да ещё и с большой буквы, становится последней каплей, которую я выпил. Ещё чуть-чуть и я зарежу его тем самым ножиком, который когда-то подарил Алёне.

- Да, ты права, - продолжает рассуждать человек, - счастье всегда очень близко от человека. Помню, французские студенты ещё кричали: "Под булыжниками - пляж!". А что будет, если разобрать мостовую у нас? Боюсь, под булыжниками окажется не пляж, а куча скорченных русских скелетов.

Я понимаю, что он цитирует леваков, и бурчу:

- Чтобы каждому досталось поровну травы - вот идеал социализма.

Сырок тихо, мирно отвечает:

- Ты так говоришь, как будто хочешь этим здесь кого-нибудь задеть, - впрочем, он уже собирается в путь-дорогу и бегло отшучивается, - спасибо за угощение, но... - пора-пора, а то только на метро и успею добраться до нужных краёв.

Он безбожно врёт, так как живёт далеко за городом и явно собрался в другое место.

- Как? - удивляется Алёна, - а для кого я варила свой фирменный борщ?

- Видимо для него, - и Сырок безразлично кивает на меня.

Я вышел его проводить, взяв с собой кастет, чтобы было чем отмахаться от наркоманов. Но мы прощались в одиночестве перед той самой грязевой лужей. Ночь пропотела, вылизала холодным языком все окна и Сырок, поднимая воротник, чётко сказал:

- Нет, ничего такого не было. Просто мило разговаривали.

- Что? - потерянно говорю я.

Он не удостаивает меня комментарием, а только вздыхает:

- А ты, - он пристально смотрит на меня, - если хочешь продолжить, то знаешь место, где мы можем встретиться. И ещё кое-что. Конечно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, как говорит твой друг Смирнов, но кажется, что тебе нужно держаться подальше от этой женщины. Она твоя хозяйка. Колдунья. Ради неё ты готов на всё, а ради революции, - он неожиданно смеётся, - нет. Всегда удивляло, почему ради обычной женщины мужик готов перестрелять всех на свете, а ради тонкой, в распоротой белой сорочке бабы-революции, он и пальцем не пошевелит.

Он делает шаг вперёд и властно берёт меня за руку: