Черные дельфины

Приступ кашля прервал её самобичевание: глаза слезились, лицо покраснело, жилы на висках набухли. Инга махнула коньяку, заварила себе ромашку. Когда кашель прошёл и немного отпустило, стало ясно, что сегодня она больше не заснёт. Оставалось только искать правду в архивах Олега и ждать поздний ноябрьский рассвет.

Вскрытые коробки стояли повсюду: часть на кухне, часть в её спальне. Та, в которой не оказалось фотографий, флешек и данных о съёмках, была полностью забита его рабочими тетрадями. Их сложно было назвать дневниками: Штейн вел записи сухо, не вдаваясь в подробности и сантименты. Даты, необходимая информация, иногда (редко) — мысли. Инга перебирала тетради одну за другой в надежде наткнуться на информацию про Лёню, Харона или «Чёрных дельфинов». Несколько блокнотов были совсем старыми — Олег их вёл ещё во время работы в «QQ». Данные по фотобанкам, контакты, даты их общих с Ингой интервью. В другой день она бы надолго зависла над этими записями, вспоминая каждую их совместную работу. Но сегодня у неё не осталось эмоций даже на это. Она чувствовала себя Железным Дровосеком с выеденной серединкой.

Милый Гудвин, не дари мне сердце, это так больно, лучше закинь его, чтобы я никогда не могла его достать.

Другие тетради были заполнены списками заказов на оформление фотографий, датами фотосессий, необходимыми материалами для подготовки выставки. В конце некоторых блокнотов лежали вчетверо сложенные листки: счета, чеки, прочая ерунда. Инга последовательно развернула их все:

Чек из «Леруа Мерлен», «…Штейн Олег Аркадьевич, в дальнейшем именуемый „Арендодатель“ и Петров Василий Михайлович, в дальнейшем именуемый „Арендатор“, заключили этот договор…», чек с какой-то автозаправки, ворох счетов — за электроэнерегию и воду, написанная чужим почерком расписка: «Я, Балясин Григорий Александрович, настоящим подтверждаю, что взял в долг у Штейна Олега Аркадьевича шесть миллионов пятьсот тысяч рублей и обязуюсь вернуть данную сумму не позже…»

А срок-то вышел полтора года назад. Бедный Гриша, брал деньги на покупку квартиры, да так быстро развёлся; деньги растаяли, как кусок масла на сковороде, взять их больше было неоткуда…

Инга знала, что Гриша давным-давно был должен Олегу большую сумму…

Не то, не то, всё не то…

Через пару часов пришёл ответ от Харона: «Ты сделала, как я сказал. Ты настоящая молодец. Я тобой горжусь. Если бы у меня могли быть друзья, я бы считал тебя своим другом».

Да ты повторяешься, ты уже наверняка говорил это бедному Лёне Постникову.

«Осталось время только на последнее задание: тебе нужно приобрести и выложить в группу орудие освобождения. В твоем случае, Далида, это любое седативное, барбитурат и бензодеазипины в смеси».

На седьмой или восьмой тетради ей наконец повезло. На первой же странице было нацарапано: сын. Инга с удивлением смотрела на карандашный набросок подросткового лица: вздёрнутый нос, кудри. На её памяти Штейн никогда не рисовал. Текст в тетради был разбит на абзацы. Эта часть записок Олега была больше всего похожа на дневник.

У меня был сын.

31.10

Какое извращенное наказание. Я узнал об этом после его смерти. В тот момент, когда начал жалеть обо всех «сделай аборт», которые сказал в жизни. Их было немного. Это было бездумно. Жизнь, как это ни смешно, была впереди. Особенно вспоминал Олю. Мы были вместе около года, потом она пропала. И вдруг пришла ко мне вчера. Сказала, что не смогла убить моего ребёнка. Зато это сделал он сам.

Страшно поверить. Она только с похорон. Ему было 22.

7.02

Боль из пустоты. Потерял, не успев обрести. Несостоявшееся без единого шанса состояться. Что бы я чувствовал, если бы хоть раз смог запустить пятерню в его волосы? Посмотреть в глаза? Был бы он рад узнать, что я есть? Ждал ли он меня в детстве? Сочинял байки для одноклассников? Смог бы простить? Злился? Я ничего никогда не узнаю. И с этим мне теперь жить до конца, до конца, до конца.

Лёня. Какое нежное имя. Хрупкое.

На всех фотографиях он такой беззащитный.

14.02