Черные дельфины

Она кивнула нескольким знакомым, но ни к кому не подошла — не хотелось. Официанты с бокалами шампанского на подносах стояли по углам просторного прямоугольного помещения. Слева висели чёрно-белые снимки 20-30-х годов прошлого века, предоставленные порталом «Исчезающий город», справа — работы Олега, сделанные в современной Москве с того же ракурса. В зале было несколько сенсорных экранов, на которых можно было превращать старое фото в новое, двигая тонкую линию пальцем то вправо, то влево.

Здания Гинзбурга, Милиниса, Данкмана белели на старых фотографиях — новенькие, только что отстроенные. Тогда, в эпоху конструктивизма, они были символом новой советской Москвы. Их необычные формы, круглые окна, полностью стеклянные стены были до дикости непривычны взгляду простого человека. Они были инопланетянами, домами будущего среди своих бетонных собратьев. Мечтательный беззаботный футуризм, не осознающий краткости своего века. На фотографиях Штейна — полусгнившие, нелепые, заросшие кустарником и травой, они болезненно напоминали забытых временем, беззубых и безглазых стариков.

«Ради этих полусгнивших, никогда не ремонтировавшихся зданий в Москву с 1980-х приезжали и продолжают приезжать туристы и исследователи со всего мира, — читала Инга. — Парадоксальная ситуация: в качестве узнаваемого бренда страны на Олимпиаде в Сочи демонстрировалось наследие авангарда, Министерство культуры РФ готовит программу по сохранению наследия конструктивизма по всей стране и одновременно с этим памятники разрушаются, их продолжают сносить или реконструировать со сносом более 70% оригинальных конструкций».

Олег сделал несколько снимков дома Наркомфина, имитируя старые фотографии: длинное, вытянутое грязно-жёлтое здание с непонятным, нелепым нагромождением на месте первого этажа (вместо изящного, летящего белого «корабля на ножках»); заброшенная, щербатая столовая с забитыми окнами (вместо кубического, марсианского «дома досуга»); ободранная, грязная квартира со следами картин на замызганных стенах и бельевой верёвкой через всю гостиную — с забытыми прищепками (вместо ультрасовременного двухуровневого жилья со светлыми стенами и встроенной кухней). Инга долго стояла возле них.

Тонкое, как фисташковая вафля, общежитие Коммунистического университета в Петроверигском переулке, ободранный пенал Дворца культуры «Серп и молот», круглые слепые глаза-окна с бровями-навесами комплекса Всесоюзного энергетического института на Красноказарменной — Инга медленно перемещалась по залу. Когда-то в них кипела жизнь. Здания для молодёжи: рабочих, студентов — людей новой формации, из которых, согласно пожеланию Маяковского, делали гвозди, винтики и гайки. Жизнь их шла по конвейеру: от станка до фабрики-кухни и общежития, от доски почёта до доноса и лагерей. И всё же каждый был полон надежд, влюблён, уверен в своей уникальности. Разруха, заброшенность, мусор, смерть — вот что запечатлели снимки Штейна почти век спустя.

Самыми страшными были фотографии пустырей и надписи под ними: «Снесено». Инга провела пальцем по одному из экранов: дом в золоте рам и ворот, дождь, велосипедист, на переднем плане молодая женщина держит мальчика лет трёх — в кепке и жилетке, он напряжённо смотрит в камеру; Инга махнула пальцем влево: трава, три небольших дерева, чёрный выжженный круг потушенного костра, вдали — мусорный бак.

«Клеопатра пробудилась».

«Курт Кобейн пробудился».

«Цветаева пробудилась».

«Хемингуэй пробудился».

Все они ушли, как эти снесённые здания. На их месте — пустыри в душах тех, кто их любил. И сколько их ещё уйдёт. И я ничего не могу поделать. Как песок сквозь пальцы: нескончаемый поток постов Харона. Олег, в твоих фотографиях будто предчувствие. Конечно, ты уже тогда всё знал. Ты пытался их остановить. И ушёл вслед за ними. Как же бесит, что я вообще ничего не могу сделать!

* * *

В коконе своих мыслей Инга вернулась домой. С кухни доносились смех и весёлые голоса. Сергей с Катей пили чай.

— Привет, а ты откуда? — спросила Инга у Сергея. Катя кинула быстрый взгляд на отца.

— Я встретил её из школы. Их там поздно отпустили. Вот привёз, не хотел оставлять одну, тебя ждали.

Сергей никогда не умел врать. Ты должна терпеть. Не начинать скандал.

— А почему в школе задержали? — Инга посмотрела на дочь.

— Ну… мы готовимся к новогоднему концерту. — Катя отпила чай, не смотря Инге в глаза.

Ложь.

— Так рано? Ты же терпеть не можешь эту самодеятельность.