Черные дельфины

Оля рассказывает мне некоторые вещи. Сказала вот, что ветрянкой он болел в три. Я отчего-то уцепился за этот обрывок знания: хожу и представляю, как мажу ему мелкие пузырьки зелёнкой. Вижу бледную полоску на сгибе его локтя, молочные зубы. Она показала мне картонное сердце, которое он сделал для неё на 8 марта ещё в садике. Красное. Вырезано криво. Весь день я представлял, как неуклюже он держал ножницы. Высовывал язык от стараний? Что думал, когда раскрашивал его фломастером? По краю печатными буквами написано: «Любимой мамочке».

Далее тон Олега сбивался. Он перестал вести личные записи:

1. Самосожжение сати совершалось по принуждению, только одновременно с мужем, на общем погребальном костре — иначе не имело смысла;

2. Сэппуку — отстоять честь дайме, символ невиновности, нечитаемый вне японской культуры;

3. Хит Леджер, по данным следствия, — скорее всего случайная (!!!) смерть. Передозировка;

4. Акутагава был психически болен, наследственное заболевание;

5. Есенин — убийство;

6. Курт Кобейн — то же;

7. Хемингуэй — алкоголизм, лечение электрошоком;

8. В буддизме самоубийство отдаляет от нирваны, оно означает, что человек не справился с испытанием инкарнации в колесе сансары.

Он искал опровержения доводов Харона! Пытался доказать самому себе, что его обволакивающая теория не имеет под собой серьёзного обоснования. Что всё, о чём вещает Харон, — это извращение, переиначивание философских воззрений. Олег понял, что тот искажал факты, перевирал реальный смысл обрядов!

На самой последней странице тетрадь стала похожа на телефонный справочник. Инга пригляделась: напротив фамилий не номера телефонов, а даты. Вверху мелкая приписка: «Остановить чёртово колесо».

Малышев — 15 января

Адлер — 1 февраля

Скворец — 3 марта

Чириков — 17 мая

Щекотко — 6 августа

— Он искал доводы не для себя! Это даты их свиданий, — вслух сказала Инга. — Именно в эти дни он пытался отговорить их от самоубийства. Под каждого человека Олег выстраивал базу, находил аргументы. Последней была Щекотко. Она и умерла как раз за несколько дней до смерти самого Олега. Теперь всё сходится.

Однако на Щекотко список не заканчивался. В самом конце страницы красным была вписана её фамилия, но напротив были не дата, а незнакомый номер телефона, чужое имя и стихи на латинском:

Белова — 8 (499)187-45-14, Вадим Иванович Комраков

Portitor has horrendus aquas et flumina servat
terribili squalore Charon, cui plurima mento
canities inculta iacet; stant lumina flamma,
sordidus ex umeris nodo dependet amictus.
Ipse ratem conto subigit, velisque ministrat,
et ferruginea subvectat corpora cymba,
iam senior, sed cruda deo viridisque senectus.

Вот она — подсказка от Олега — то, ради чего он завещал мне архив.

Инга ввела стихи в поисковик, нажала на перевод и долго смотрела на экран:

Мрачный и грязный Харон. Клочковатой седой бородою
Всё лицо обросло — лишь глаза горят неподвижно,
Плащ на плечах завязан узлом и висит безобразно.
Гонит он лодку шестом и правит сам парусами,
Мёртвых на утлом челне через тёмный поток перевозит.
Бог уже стар, но хранит он и в старости бодрую силу.

Олег узнал, кто такой Харон. Он подобрался к нему слишком близко.

Глава 19

— Ну что там с адресом? Пробил по номеру телефона?

— Мадам, вы слишком нетерпеливы. Так у нас дела не делаются.

Архаров говорил с Ингой так, как обычно распевают навязчивую песню, подхваченную из радио в такси, — по инерции и совершенно того не замечая. Он растягивал слова и бубнил, зажимая трубку плечом, очевидно, был занят другими вещами. Но Инга не собиралась отступать:

— Я знаю, как делаются ваши дела. — И добавила канцелярским тоном тётки из окошка приёмной: — «Доказательств того, что вашей жизни угрожает опасность, у вас нет. Вот если вас действительно убьют, тогда мы начнём вас охранять!»

— А вот сейчас было обидно! — Наконец Кирилл по-настоящему включился в разговор. — Между прочим, пока ты дома прохлаждаешься, я уже всё проверил.

— И что?

— Там проживает Комракова Надежда Ивановна.

— И всё?