Черные дельфины

Боже, Штейн! Опять! Что ты мне подсунул! Все недели после похорон блуждаю впотьмах. В чужом шкафу, где постоянно натыкаюсь то на грязное бельё, то на скелеты. Как же выбраться? Чтобы связать всё воедино, объяснить, уверена, предстоят открытия пострашнее. Это невыносимо!

Инга взяла фотоаппарат в руки, он казался ей холодным и тяжёлым. Она брезгливо завернула его в плед и засунула на самую верхнюю полку шкафа за стопку белья.

Стоп! Подумаю об этом завтра! У меня встреча с Викой. Надо готовиться. Что мы имеем? Бывшая манекенщица и жена депутата. Подписана на блог расследований? Вряд ли. Почему эта мнимая фанатка проявилась только теперь? Все эти превосходные степени: дичайший, совершенно, абсолютно — не в ироничном стиле Дэна. Он подсознательно употребил её формулировки, видимо, в оригинале таких экспрессивных слов было ещё больше, раз они отразились в речевом потоке Дэна. Вика явно пыталась произвести впечатление и добиться встречи. Следует быть начеку. Возможно, она действует по чьему-то указанию. Жербаткина? Кого-то ещё? «Она сама теперь боится» — не тех ли, кто давал ей эти самые указания?

— Мам, тебя бабушка! — крикнула Катя из своей комнаты.

Инга стала искать по комнате трубку, обошла коридор, кухню.

— Ты скоро? — окликнула Катя.

Инга зашла к ней.

— Я же просила без стука…

— А я просила поставить на подзарядку! — оборвала Инга: одна трубка лежала у Кати на письменном столе, вторая — на кровати.

Инга унесла с собой обе.

— Одну-то оставь!

Но Инга уже закрыла за собой дверь и говорила в трубку:

— Привет, мам!

— Ну наконец-то! — услышала она. — Мобильный ты не берёшь. Городской всё время занят.

— Прости! Тяжёлые выдались дни.

— Я хоть скажу отцу, что ты передаёшь привет, а то он уже который день обижается. — И громко в сторону: — Саша, тебе привет от Инки!

Инга вздохнула: отец не обижался, они только вчера болтали, но мама, видимо, была не в курсе.

— Ты хотела о чём-то попросить? — догадалась Инга.

— Почему сразу попросить? А просто так я с дочерью поговорить не могу?

Надо было дать ей доиграть приготовленную сцену, и схема «вина — компенсация» сработала бы без лишних нервов. Теперь придётся пойти на большие уступки.

Но у неё никогда не получалось сдержаться, когда мама вовлекала в эту схему отца. Снова пришлось извиняться на пустом месте.

— Я просто хотела сказать, если вдруг что-то нужно, ты обращайся — я сделаю.

— Ну спасибо!

— Как твоя спина?

— Вот только не надо переходить на личности!

Инга уже собрала все мины на этом поле, у неё не было ни желания, ни сил продолжать разговор, но как завершить его без последствий, она не знала. Почувствовав её окончательное замешательство, мама смягчилась:

— Если это тебя действительно интересует, сегодня — хуже, боюсь, в конце осени придётся повторить блокаду.

— Давай я договорюсь в Сеченова, — оживилась Инга.

— Нет уж, я как-нибудь сама. Ты мне нужна по другому вопросу. Что там у тебя по сносу исторических зданий в центре? Мы хотим использовать твоё расследование для новой петиции. Тебе нужно войти в состав нашей инициативной группы…

— Мам, я сейчас не могу ничего опубликовать на эту тему.

— Это ещё почему? Неужели с тобой связывались из управы? Они угрожали? Ты что — поддалась?

— Нет, всё совсем не так. Расследование усложнилось, но я не могу об этом говорить.

— Что ж, — снова вернулось недовольство, — это по крайней мере не мешает тебе проявить активную гражданскую позицию.

— Я правда не могу сейчас выступать с заявлениями.

— Ты такая же безынициативная, как твой отец!

Инге стало смешно: мамина диссидентская душа тяготела к партийным клише и штампам.

— Кстати, в этом году так много антоновки. — Мама резко сменила тему.

— Давай в выходные мы приедем с Катей на Костиной машине и всё соберём?

— Зачем же гонять Костю — чужого человека? Попроси Сергея!

Нужно было либо соглашаться со всеми вытекающими, но выиграть сражение, либо отказать и пройти все этапы воспитательной обработки. И проиграть.