Черные дельфины

— Стоять! — неожиданно крикнул Инге здоровяк в бронежилете и маске. Она подняла руки и замерла.

— Спокойно! Она со мной! — сказал ему Кирилл. Здоровяк глумливо хмыкнул. Инга опустила руки, но осталась на том же месте, лишь прижалась к бетонной стене.

Когда четверых задержанных отволокли в автозак, Кирилл подошёл к Инге и потрепал её по плечу:

— Всё, отомри! Испугалась?

Инга покачала головой.

— Поймали? — спросила с надеждой.

— Ага. Представляешь, накрыли сразу двух дедов морозов с покупателями. При них было граммов триста в запайках! Везёт тебе на всяких барыг! Не зря прогулялись-то!

— Ты все-таки циник!

— Я-то? Ты лучше посмотри на этих, так сказать, твоих новых «единомышленников» — тоже в своём роде самоубийцы, только медленные, без этих интернет-прибабахов и эзотерики. — Кирилл замолчал, зло пнул пустую пивную банку, она долго и гулко падала вниз. — Знаешь, в детстве меня на всё лето в деревню отправляли, к бабке с дедом. У меня друзья там были, гуляли вместе. Потом я в армию, в институт, потом служба. Вернулся туда через несколько лет… а никого из моих нет. Где все, спрашиваю. Как где? Кого не убили, те спились или скололись. Все, представляешь?

Инга поежилась, спросила:

— Никакого Харона, конечно, не было?

— И не пахло.

Инга разочарованно выдохнула, пар изо рта метнулся вниз. Она не надеялась, что всё кончится так быстро. И все же мелькнула в голове отчаянная мысль: «А вдруг мы поймаем его здесь? Сейчас?» Возвращаться в эту страшную группу, к собственным неприятным вопросам и тайнам Олега, знать, что Харон уже готовит следующую жертву к «пробуждению», невыносимо.

— Не волнуйтесь, гражданочка, возьмём и его! — Архаров козырнул, но Инга только слабо улыбнулась в ответ.

— Давай по дороге выпьем где-нибудь? — предложила она. — Хочется водки.

* * *

— Такие тяжбы обычно длятся годами. А тут такая скорость! Нет, дело нечистое!

Мама Олега водила по лицу толстым куском ваты. Вместе с жирным гримом с лица сходили цвет, свежесть и только что отыгранная роль.

— А мы наняли адвоката не из подворотни, а самого Генриха Крамера! — Она погрозила пальцем. — И всё впустую! А ты говоришь — простая косметичка, живёт очень скромно, особых средств нет! Защищала её зачем-то!

Инга никогда не защищала Постникову перед Эммой Эдуардовной, но спорить не стала. Презрительное ударение на слове «косметичка» выдавало унижение, которое пожилая актриса испытывала от поражения — ни за что ей не хотелось проиграть той, кого она помещала на несколько ступеней ниже себя — в театральные цеха и подвалы. Этот снобистский тон мешал Инге сочувствовать матери Олега. «Разве косметичка не имеет права на хорошего адвоката? Разве её права не должны быть в равной степени защищены?» — вертелось у неё на языке, и она еле держала эти вопросы за зубами.

— Во-первых, мы пытались доказать ничтожность завещания, — продолжала Эмма Эдуардовна, — но документ был оформлен и заверен по всем правилам, без единого нарушения и ошибки! Я даже согласилась на то, чтобы признать Олега недееспособным на момент подписания завещания, сама понимаешь… — Она покрутила пальцем у виска: — В силу психического помутнения… Учитывая то, что он решил уйти из жизни! Но моё ходатайство было отклонено. Оказывается, он составил завещание три года назад, ещё в том своём вполне благополучном положении.

Инге стало противно. Официальные формулировки, угловатые казенные штампы, за которыми пряталась Эмма Эдуардовна, не могли скрыть её жестокой прагматичности. Все эти сутяжнические фразы она произносила с той же интонацией, с которой иные заявляют: «Мёртвые срама не имут» или «в войне все средства хороши».

— Потом Генрих Валентинович предложил признать недостойным наследника. Он проработал эту Постникову по всем каналам. На случай, если она совершила что-то противозаконное, была лишена родительских прав или её халатность и иные противоправные действия привели к гибели сына…

— Эмма Эдуардовна! — не сдержалась Инга. Она вспомнила хрупкую молодую женщину в лёгком сарафане на фотографии в «Одноклассниках», самозабвенно обнимающую высокого подростка. — Я верю, что она любила сына. Не думаю, чтобы она плохо о нём заботилась, и это могло привести… Вы не знаете, как он погиб!

Это сорвалось с языка Инги в запальчивости. Но было поздно отступать. Эмма Эдуардовна уже смотрела на неё с немалым изумлением и вызовом.

— Потрудись-ка рассказать! — приказала она обиженно. Она ждала от Инги жаркого сочувствия и гнева по отношению к Постниковой, Инга могла хотя бы просто поддакивать, но возражений Эмма Эдуардовна слышать не желала.

— Он покончил с собой, — тихо сказала Инга. Остановиться бы, перевести разговор на другую тему, но она не смогла: слова вылетели сами.

— О господи! — воскликнула Эмма Эдуардовна. — И его она тоже довела! Не знаю, что она тебе там наплела, раз ты вдруг стала ещё одним её адвокатом, только эта тварь предложила мне компенсацию в размере одной четвёртой от стоимости квартиры! Рыночной стоимости! Она решила откупиться! У неё есть деньги, у неё есть связи в суде! За ней стоят какие-то сильные тёмные личности!