Черные кувшинки

Я перешла в следующий зал. Здесь на обитых деревянными панелями стенах выставлены рисунки. Со временем я полюбила рисунки Стейнлена едва ли не больше живописных работ великих мастеров. Обожаю его карикатуры, портреты рабочих и нищих забулдыг, все эти бытовые сценки, списанные с натуры и выполненные одним точным движением кисти в технике пастели. Торопиться мне было некуда, и я подолгу стояла перед каждым рисунком, наслаждаясь каждой карандашной линией, словно держала под языком медленно тающий леденец. Я знала, что смотрю на Стейнлена в последний раз, поэтому прощалась с ним не спеша.

Медленно осмотрев все до единого рисунки, я, повинуясь ритуалу, который исполняла на лестнице Вернонского музея на протяжении последних пятидесяти лет, остановилась перед «Поцелуем». Полоумная старуха, что с нее возьмешь?

Разумеется, я не имею в виду картину Климта, на которой обнимающаяся парочка усыпана какими-то блестками, – на мой взгляд, она годится разве что для рекламы каких-нибудь убойных духов. О нет, я имею в виду «Поцелуй» Стейнлена.

Это просто эскиз угольным карандашом, всего несколько линий: стоящий в профиль одетый мускулистый мужчина обнимает женщину. Она приподнялась на цыпочки, ее запрокинутая голова прижата к плечу мужчины, а рука безвольно повисла, как будто женщине не хватает смелости обнять мужчину.

Он ее хочет. Она сдается, не в силах ему противостоять.

На заднем плане угадываются какие-то зловещие тени, но влюбленные не обращают на них внимания.

Это самый лучший рисунок Стейнлена. Вы уж мне поверьте. Подлинный шедевр Вернонского музея.

65

На улице Клода Моне, возле школы, царило необычайное оживление. Дети высыпали во двор и обнаружили стоящий в тени, под липами, «тайгер-триумф». Они обступили мотоцикл со всех сторон и с восторгом разглядывали его. Лоренс Серенак навскидку дал бы детям от пяти до двенадцати лет. Ему невольно пришли на ум предположения Сильвио Бенавидиша относительно опасности, угрожающей некоему ребенку. Перед ним мелькали детские лица. Сколько их здесь? Человек десять, двадцать? Все веселые, беззаботные. Кого из них следовало бы опросить? Мальчика? Девочку? И какие вопросы задать? Выпытать тщательно скрываемую семейную тайну? Найти внешнее сходство с Жеромом Морвалем? С чего начать?

Нептун спал под деревом. Пес встал, лениво потянулся и побрел к инспектору явно в расчете на ласку, в которой тот ему, конечно, не отказал.

Когда Лоренс Серенак вошел в класс, Стефани стояла к нему спиной и раскладывала по деревянным ящикам бумажные листки. Серенак молчал. Его одолевали сомнения. Он чувствовал, как учащается дыхание. Интересно, она поняла, что он здесь? Или притворяется, что не слышит? Он приблизился к ней и положил руки ей на бедра.

Стефани вздрогнула, но не повернула головы. Разумеется, она его узнала.

По шуму мотора?

По запаху?

Ладони Стефани легли на деревянный стол. Руки инспектора сильнее сжали ее талию. Он придвинулся к ней еще ближе и увидел капельку пота, медленно стекающую по ее шее.

Одной рукой он провел по ее спине, вторая одновременно переместилась на ее плоский живот. Затем обе руки начали подниматься вверх, пока почти не сомкнулись у нее на груди. Его пальцы несколько секунд ощупывали мягкие выпуклости, словно пытаясь запомнить их форму, после чего сжались.

Лоренс приблизил лицо к повернутому в профиль лицу учительницы и прикоснулся щекой к ее чуть влажному уху. Они оба ощущали себя одним целым. Ткань его джинсов приклеилась к льняному платью Стефани.

Они долго стояли так, не двигаясь.

Наконец Стефани чуть повернула голову, и ее губы встретились с его губами. Она не столько прошептала, сколько выдохнула:

– Я свободна, Лоренс. Я свободна. Увези меня отсюда.

Руки инспектора то поднимались, то опускались, исследуя каждый сантиметр ее тела.

Он на миг – всего лишь на краткий миг – оторвался от нее, чтобы в следующую секунду проникнуть ей под юбку и прикоснуться к обнаженным бедрам.

– Увези меня, Лоренс, – снова прошептала Стефани. – Я свободна. Увези меня.

– Ну и?.. – спросил Поль Фанетту. – Что она тебе сказала?

Фанетта закрыла за собой дверь класса. Ее щеки покрывала мертвенная бледность. Поль догадывался, что это не сулит ничего хорошего.

– Ну? – настойчиво повторил Поль. – Что учительница сказала? Она тебе поверила? Про Джеймса? Хотя бы не ругала?

Фанетта молчала.

Поль еще никогда не видел на ее лице такого отчаяния. Вдруг Фанетта бросилась бежать. Устроившийся под липой Нептун вскочил и понесся за девочкой.

Поль стоял с растерянным видом. Прежде чем Фанетта исчезла из виду, он успел крикнуть:

– Ты с ней говорила?

– Не-е-е-т!

Всего одно слово, прорвавшееся сквозь потоки слез, которых хватило бы, чтобы затопить улицу Бланш-Ошеде-Моне.

66