Черные кувшинки

Первым магию этой минуты нарушил Серенак. Отступив назад, он накрыл ладонью листок с записью показаний учительницы.

— Простите, Стефани. Но вы сами предложили мне прочитать этот роман.

Стефани Дюпен закрыла лицо руками. Что она от него прятала — волнение, слезы, усталость?

— Только не смешивайте все в одну кучу… Я тоже читала Арагона. Я вас поняла: вы оставляете мне свободу выбора. Будьте спокойны, я сумею распорядиться своей судьбой. Лоренс, я ведь вам уже говорила… Я не люблю своего мужа. Мало того, сделаю вам еще одно признание: наверное, я в скором времени с ним расстанусь. Эта мысль давно во мне зреет… Знаете, как большая река течет спокойно по равнине, пока не оборвется водопадом… То, что случилось в последние дни, напоминает этот водопад. Понимаете, что я имею в виду? Но все сказанное не отменяет того простого факта, что он невиновен. Ни одна женщина не бросит мужа, сидящего в тюрьме. Бросить можно только свободного человека. Понимаете, Лоренс? Я не откажусь от своих показаний. В то утро я занималась любовью с мужем. Мой муж не убивал Жерома Морваля.

Серенак, ни слова не говоря, протянул учительнице лист бумаги и ручку. Она поставила под ним свою подпись не читая и вышла из кабинета. Серенак опустил глаза к последним строчкам 64-й главы «Орельена».

«Он смотрел, как она убегает. Плечи у нее горбились, словно ей было не под силу двигаться так быстро. Ее невероятное признание пригвоздило его к месту. Да нет же, она лгала! Нет. Она не лгала».

Как долго он просидел один, прежде чем в дверь постучал Сильвио Бенавидиш? Несколько минут? Час?

— Входи, Сильвио.

— Ну что?

— Она стоит на своем. Покрывает мужа…

Сильвио Бенавидиш покусал губы.

— Может, оно и к лучшему…

Он опустил на стол пачку бумажных листов.

— Вот, только что пришло. Пелисье, это графолог из Руана, изменил свое мнение. Проведя более глубокое исследование, он пришел к выводу, что надпись, вырезанная на крышке ящика для красок, не могла быть сделана рукой Дюпена.

В комнате повисла напряженная тишина.

— А теперь держитесь, патрон, — продолжил Бенавидиш. — Эксперт утверждает, что надпись сделана ребенком. Ребенком лет десяти. Он уверен на сто процентов.

— Черт, — пробормотал Серенак. — Это что еще за хрень?

Мысли путались у него в голове. Но Бенавидиш еще не закончил.

— Это не последний сюрприз, патрон, — сказал он. — Мы получили анализ образцов крови, оставленной на ящике. Сомнений нет: кровь не принадлежит ни Жерому Морвалю, ни Жаку Дюпену. Эксперты еще работают…

Серенак встал и пошатнулся.

— Ты что, хочешь сказать, что было еще одно убийство?

— Не знаю, патрон. Если честно, я вообще перестал соображать что к чему.

Лоренс Серенак принялся мерить шагами комнату.

— Хорошо, хорошо. Я все понял, Сильвио. У меня нет другого выхода, кроме как отпустить Жака Дюпена. Судебный следователь снимет с меня башку. Хотя мы продержали его в камере меньше пяти часов…

— Лучше так, чем допустить ошибку.

— Да нет же, Сильвио! Я знаю, о чем ты думаешь. Что я поддался эмоциям. Устроил театральное задержание на Астрагальской тропе. А теперь, и нескольких часов не прошло — все доказательства рассеялись как дым. И мы вынуждены его освободить. Но, видишь ли, я по-прежнему убежден, что Жак Дюпен виновен!

Сильвио Бенавидиш промолчал. Он уже понял, что оспаривать интуицию патрона бессмысленно. Бенавидиш снова, в который уже раз, вернулся мыслями к своей трехколонной таблице, бережно хранимой в кармане. Что делать, если данные из разных колонок вступают друг с другом в неразрешимые противоречия? Как объяснить весь этот бред? Здесь нет и не может быть простого ответа. Чем дольше длилось расследование, тем сильнее крепло убеждение Сильвио, что кто-то играет ими, дергает их за ниточки, вынуждает двигаться в ошибочном направлении, одновременно с полной безнаказанностью осуществляя свой тщательно продуманный план.

— Войдите.

Лоренс Серенак поднял глаза. Странно, кого это принесло в столь поздний час? Он был уверен, что остался в комиссариате один. Дверь в кабинет он не запирал. На пороге стоял Сильвио. Глаза его светились нездоровым блеском. Не только от усталости…

— Сильвио, ты что, еще не ушел?

Серенак бросил взгляд на часы.

— Уже седьмой час! Черт, ты должен быть в больнице! Держать Беатрис за руку! А еще лучше — лечь спать!

— Патрон, я догадался.

— О чем?

Серенаку почудилось, что даже персонажи висящих на стенах картин уставились на Бенавидиша с изумлением — Арлекин Сезанна, рыжеволосая красотка Тулуз-Лотрека…

— Я догадался, патрон. Господи Иисусе, я догадался.

59

Солнце скрылось за последней шеренгой тополей. Наступающие сумерки подавали художникам знак, что пора складывать мольберт, брать его под мышку и отправляться домой. Поль шел по мосту, глядя на Фанетту. Она исступленно работала кистью, словно от того, успеет ли она в последних отблесках света закончить картину, зависела вся ее дальнейшая жизнь.

— Так и знал, что ты тут…

Фанетта кивнула ему, не выпуская кисти из рук.

— Можно посмотреть?