Черные листья

Никита молча стоял рядом с ним, так же молча продвинулся вперед, когда очередной отошел в сторону.

— Гляньте, братцы, добровольная охрана у Семена Васильева появилась, — не очень весело усмехнулся Семен. — Сопровождать домой будешь, чтоб бандюги получку на дороге не отняли?

— Продвигайся, — сказал Никита.

И когда перед Семеном положили ведомость, взглянул на нее и как бы про себя заметил:

— Сто шестьдесят два рубля… Ты, Семен, сказкам веришь?

— Каким сказкам?

— Про белых бычков и про чудеса в решете? Или, к примеру, про то, как Никита-дурачок чуть на гнилую приманку не клюнул?

— На какую приманку? — поняв уже, что Никита разгадал все, и теперь выигрывая время, спросил Семен. — О чем речь, товарищ Комов?

Никита мертвой хваткой вцепился в руку Семена, поволок его в бухгалтерию. И там все окончательно разъяснилось. Оказывается, Семен все это время ловчил: чуть ли не кланяясь в ножки кому следует, упрашивал свою работу на нише писать поровну с Никитой. И тут началось. Никита взорвался так, что его было не узнать. Разъяренный, злой, кричал на Семена:

— Подкармливать Никиту Комова решил? Милостыньку протягиваешь? Я тебе голову за это откручу, благодетелю! Понял? Понял, балда, или нет?

— Понял. — Семен стоял перед ним, словно нашкодивший школьник, на него жалко было смотреть. Он боялся даже глаза поднять на своего друга и только невнятно лепетал: — Понял. Все понял. Больше не буду, Никита, век мне солнца не видать. По дурости это своей, думал, не догадаешься.

— Индюк думал, думал да и сдох! — продолжал Никита. — Выходит, и в твоей голове мозгов не больше, чем у индюка.

За Семена вдруг вступился звеньевой Сергей Чувилов:

— Чего расшумелся, Никита? Человек добра тебе желает, как брат родной, а ты… Постеснялся бы, совесть бы поимел…

— Совесть?! — закричал на него Никита. — Ты, небось, тоже руку к благодетельству приложил? Тоже, как брат родной, добра мне пожелал?

Дело кончилось тем, что Никита твердо заявил: полмесяца буду вкалывать на нише, и все будет писаться Семену. Точка. Если начальство на это не пойдет — ухожу на другой участок. Никиту Комова везде возьмут…

Вот такие это были люди. Все разные, все друг на друга непохожие, подчас строптивые, задиристые, но Павел в каждом из них искал и находил больше хорошего, чем плохого, и цеплялся за это хорошее, хотя вовсе и не собирался закрывать глаза на то, что было в человеке скверным.

3

Два или три раза Ричард все же останавливал струг — без этого, конечно, было нельзя. Но Павел видел: это не только не радовало шахтеров, они теперь и сами уже испытывали досаду на того, кто в той или иной мере был повинен в задержке. Ругаясь, ползли по забою помочь закрепить кровлю, расчистить скребковый конвейер от завала, разбить упавшую рядом с конвейером глыбу антрацита. Когда вдруг сплошняком пошла ложная кровля и Павел в отчаянии подумал, что вот теперь и опустят шахтеры руки, начнутся разговорчики о невезении и все застопорится, взятый темп замедлится, Никита Комов, проползая мимо Павла с поддирой в руках, сказал:

— Ничего-о, Селянин, не такое видывали!

Он оглушительно свистнул, и к нему сразу же устремились и Семен Васильев, и Чувилов, и помощник машиниста струга Григорий Чесноков, бывший моряк, парень с железными мускулами и бычьей шеей, которого, с легкой руки Никиты Комова, все звали «цыпленком». Почему Никита так его окрестил, он и сам не знал, однако бывший моряк был человеком настолько добродушным, что лишь посмеивался и обижаться на это прозвище вовсе не думал…

Ложная кровля — вещь не только неприятная, но и весьма опасная. Она в любую минуту и в любом месте может внезапно обрушиться, и беда шахтеру, если он зазевается или допустит ошибку. Возможно, Александр Семенович Шикулин и преувеличивал, но все же в его словах, когда он говорил: «Шахтер и минер ошибаются только раз», была какая-то доля правды.

Наравне со всеми работая лопатой и поддирой, Павел следил, чтобы шахтеры не «зарывались» — энтузиазм энтузиазмом, но излишне рисковать он позволять не собирался. Особенно надо было следить за Никитой Комовым и Семеном Васильевым. Первый, когда загорался, ни перед чем уже не останавливался, а второй, как правило, шел за ним по пятам.

Никита работал красиво. Сбросив куртку, полуголый, мокрый от пота, он ловко орудовал поддирой, и хотя рядом с Григорием Чесноковым его можно было принять за щуплого подростка, он все равно казался сейчас и сильнее моряка и, пожалуй, мужественнее. У него была необыкновенная реакция, он словно врожденным инстинктом предугадывал грозящую ему опасность, мгновенно уклонялся от нее, принимая какие-то фантастические позы, и все это было похоже на поединок со слепой силой, которую Никита должен был победить.