Черные розы

Он и понятия не имеет. Понятия не имеет о том, что за последние четыре года я так напивалась, что чуть не оказывалась в больнице. Не потому, что праздновала, а потому, что пыталась забыть. Забыть худший день в моей жизни. Забыть невообразимую боль от потери части себя, которой уже не вернуть. Забыть тот день, когда я перестала жить.

Глаза Мейсона полны сострадания.

– Ладно, значит, никакого дня рождения.

Он наклоняется, задувает свечу и вытаскивает ее из десерта. Потом берет мой бокал с шампанским и протягивает его мне.

– Тогда за нас! За то, что мы пробежали Бостонский марафон! Это выдающееся достижение, доступное лишь немногим избранным.

Как ему удается вытащить меня из глубин отвращения к самой себе, для меня остается загадкой, но при этих словах я едва заметно улыбаюсь и беру бокал у него из рук.

– За тебя! Благодаря тебе я смогла добежать до финиша.

Мы чокаемся и пьем. Я выпиваю весь бокал за три быстрых глотка. Мейсон смеется:

– Ага, так вот какой напиток тебе по душе. Чрезмерно дорогое шампанское.

Он наливает мне еще бокал. Глядя на пенящуюся жидкость в бокале, я напоминаю себе о том, что произошло в последний раз, когда я слишком много выпила в присутствии Мейсона. Все кончилось тем, что я запаниковала и ударила парковщика. Я клянусь, что ограничусь двумя бокалами – этого достаточно, чтобы расслабиться и наслаждаться вечером, к организации которого Мейсон приложил столько усилий.

– Давай. – Он берет на вилку немного тирамису и протягивает мне. – Жалко будет выбросить этот десерт, который ни по форме, ни по содержанию даже отдаленно не напоминает именинный пирог. Я вообще не понял, зачем они его принесли. Ну какой идиот подает тирамису на день рождения? Очевидно же, что этот десерт означает «Я пробежал марафон».

Я смеюсь и кладу в рот кусочек, выдерживая манящий взгляд Мейсона. Не знаю, что такого интимного в том, как один человек кормит другого. Матери ведь всегда кормят своих детей. Тогда почему, когда Мейсон медленно убирает вилку от моего рта, я чувствую, как взрывная волна проходит от моих губ до самого моего естества?

Я делаю глоток шампанского и пытаюсь составить связное предложение.

– Вообще-то это означает «подними меня».

– Что? – Мейсон расстегивает верхнюю пуговицу на своей голубой рубашке, и я осознаю, что он возбужден не меньше, чем я.

– Я полгода жила в Италии, – объясняю я. – Слово «тирамису» означает «подними меня» или «взбодри меня». Так что этот десерт действительно подходит к нашему случаю. Ты в буквальном смысле поднял меня во время марафона и заставил меня бежать дальше. Не знаю, смогу ли когда-нибудь отблагодарить тебя за это. – Я играю с браслетом, вертя его на запястье. – На самом деле я должна поблагодарить тебя не только за марафон. Прости, что мне потребовалось столько времени, чтобы тебе это сказать, но я правда ценю все, что ты для меня сделал.

Его лицо озаряется, и он протягивает мне очередной кусочек тирамису:

– Поверь мне, Пайпер, я делал все это с радостью.

За соседним столиком кто-то стучит ложечкой по бокалу, привлекая всеобщее внимание. Мы наблюдаем за мужчиной, который поднимает тост за сына, окончившего юридический факультет. Мой взгляд падает на Мейсона: он с тоской следит за общением отца и сына. Вместе с другими посетителями мы аплодируем и поднимаем бокалы.

Когда поздравления стихают, я протягиваю руку и с сочувствием глажу Мейсона по руке, ощущая при этом электрический жар, который всегда возникает при наших прикосновениях.

– Мне очень жаль, что твои родители погибли. Не могу себе даже представить, насколько это было ужасно. Я уверена, что твои родители гордились бы тем, что ты так многого добился.

Мейсон кивает, не сводя глаз с моей руки, которая все еще лежит у него на ладони. Второй рукой он накрывает мою руку и удерживает ее на месте.

– Спасибо. Я научился с этим жить. Это часть меня. Но я не позволю ей стать определяющей частью.

Его взгляд встречает мой, прожигая путь в глубины моего сознания, словно ему известны самые потаенные, самые мрачные из моих тайн. Большим пальцем он гладит меня по руке, от чего по моему телу разливаются тепло и спокойствие.

– С хорошими людьми тоже может произойти что-то плохое, Пайпер. Просто нельзя позволять прошлому определять наше будущее.

Я одергиваю руку, и он тут же с улыбкой отпускает ее, словно чувствует, что я боюсь, когда меня удерживают. Он поднимает свой бокал:

– Так куда мы пойдем в следующую субботу, Пайпер?

Глава 14. Мейсон

Джерод приносит заказ, прерывая нашу беседу, что напоминает мне о вчерашнем вечере, когда официант появлялся в самые неудачные моменты. Пайпер так и не ответила на мой вопрос про второе свидание. Потом, когда я отвез ее домой и провожал до двери, я – стокилограммовый квотербек! – побоялся повторить свой вопрос из страха, что она мне откажет.