Черные розы

Я снова смотрю в окно, наблюдаю за оживленной жизнью вокруг и размышляю, смогу ли я когда-нибудь стать ее частью. Может быть, я готова. Может быть, я готова переехать в Нью-Йорк.

А может, я уже переехала.

* * *

Весь остаток смены я словно парю в воздухе, даже мелкие неприятности с посетителями не оказывают на меня никакого воздействия.

Кинув грязный фартук в кучу белья для стирки, я собираю вещи и бодро направляюсь к выходу, но по пути сталкиваюсь с кем-то и роняю телефон.

Вот дерьмо. Я смотрю на свой телефон. Кажется, он разбился.

Но прежде чем я успеваю наклониться и его поднять, на меня обрушиваются язвительные слова, которые портят мне настроение сильнее, чем разбитый телефон.

– Посмотрите-ка, это же Пайпер Митчелл, та самая, которая сегодня утром выходила из дома Мейсона.

Я быстро перевожу взгляд на Кэссиди, и непрошеный укол ужаса пронзает меня, как предупреждающий маячок.

– А что ты там делала в семь утра? – спрашиваю я, прекрасно осознавая молчаливую благодарность, которую я испытываю ко множеству пешеходов, спешащих куда-то мимо нас. – Ты что, за ним следишь?

Зеленые глаза Кэссиди затуманиваются от ненависти.

– Я имею полное право там быть. Он отец моего ребенка. – Ее губы сжимаются в тонкую линию. – Осознает он это или нет, я все равно самая важная женщина в его жизни – и всегда ею буду. Особенно если он не дурак.

У меня отвисает челюсть:

– Это угроза, Кэссиди? – Мое тело автоматически напрягается, готовясь защищаться. – Ты хочешь сказать, что попытаешься забрать Хейли? Потому что так просто Мейсон ее не отдаст.

От ее безумного смеха волоски у меня на шее встают дыбом.

– Ты его даже не знаешь, – говорит она. – Ты, блин, здесь пробыла десять минут. – У нее раздуваются ноздри, а лицо краснеет от злости. – А я в его жизни уже много лет. И готова поспорить, что он ничегошеньки про тебя не знает, так ведь?

Меня захлестывает тревога.

– Что ты имеешь в виду?

– Я же говорила, что когда мы впервые встретились, твое лицо показалось мне знакомым, но я не сразу поняла, что к чему. А сегодня утром, когда я сфотографировала, как ты выходишь из дома Мейсона, все сложилось. Именно тогда я вспомнила про фотографию, которую показывала Бэйлор в прошлом году, – объясняет она. – Я подумала, что на ней Бэйлор, но она меня поправила.

Очевидное безумие Кэссиди начинает меня пугать даже больше, чем то, что она тайком меня фотографирует. Но она привлекает мое внимание, когда роется в сумочке и достает из нее какую-то потрепанную фотографию.

Она держит фотографию в руке так, что я не вижу, что на ней изображено.

– Когда я училась в старших классах школы, – продолжает она, – я ходила на вечеринки. На дикие вечеринки. На одной из них я впервые увидела Мейсона. Он меня тогда не знал, мы сошлись только позже, в университете. – Кэссиди делает паузу и вздыхает, выдавая безрассудную влюбленность школьницы. – Но именно из-за него я пошла учиться в Университет Клемсона.

О боже! Она и правда его преследует. Моя тревога быстро перерастает в чистый неразбавленный страх.

– Я знала, что он в меня влюбится – это был просто вопрос времени. Я была очень… м-м-м… убедительной.

От мысли о ее убедительности мне становится нехорошо.

– Но вернемся к делу. – Она качает головой, словно для того, чтобы вернуться из своих грез. – Я знаю, что происходило на тех вечеринках.

Она пристально смотрит на меня. Этот взгляд говорит о том, что она знает.

У меня внутри все сжимается, а неровные кусочки кошмаров прорезают мой мозг. Мои легкие горят, умоляя пополнить запас воздуха, который из них улетучился. Мое тело, предчувствуя беду, опирается на стену здания.

– Мейсон считает тебя какой-то благонравной принцессой, – закатывает глаза Кэссиди. – Белоснежкой, да? Ну так вот, Принцесса, как ты думаешь, что бы он сказал, если бы узнал, что ты посещала подобные вечеринки? Если бы он узнал, что ты из тех девушек, которых возбуждает, когда их трогают сразу много парней? Если бы я рассказала ему, что тебе нравится сосать чей-то непонятный член, пока другой парень тебя трахает? Думаешь, он стал бы и дальше так к тебе относиться? Или не смог бы даже смотреть на тебя без отвращения?..

Мурашки бегут у меня по спине, когда я пытаюсь удержать кошмары, осколки воспоминаний на расстоянии. Мейсон все знает. Я ему рассказала. Этим она меня не проймет. Но Кэссиди продолжает, наказывая мою решимость, описывая все, что тогда произошло или могло бы произойти, в мельчайших подробностях. Ее словесные описания вызывают у меня волну тошноты. Я чувствую, как кровь отливает у меня от лица. Я боюсь, что сейчас потеряю сознание, поэтому упираюсь руками в колени – и к своему ужасу, извергаю свой обед на тротуар у себя под ногами.

Все еще не в силах выпрямиться, я ощущаю прожигающий взгляд Кэссиди и поднимаю глаза на нее. Должно быть, меня выдает полная безысходность в моих наивных глазах, и я ясно вижу момент, когда Кэссиди все осознает.

Ее лицо искажается от злобы, когда она оценивающе оглядывает меня с ног до головы.