Чёрные цветы

Мой и без того измученный мозг принялся копаться в памяти в поисках полезных сведений. Занимаясь фридайвингом, я поневоле должна была ознакомиться с работой кровеносной и дыхательной систем: сердце качает кровь в лёгкие, там она насыщается кислородом, а потом разносит его по всему телу. Остров обладал не только сердцем, но ещё и целой системой пещер и туннелей, и циркулировавшая там вода могла выполнять работу крови. Не исключено, что у него есть и подобие лёгких, наполнявшее людей чем-то вместо кислорода, а когда они проходили через его жуткие внутренности – остров отнимал какие-то важные части и заменял их навсегда.

Меня охватило предвкушение судьбоносного открытия. Я пока не понимала полностью эту систему и понятия не имела, как её остановить, но это была жизненно важная информация об острове. Я была близка к ответу на свой вопрос, я чувствовала его, но не могла нащупать из-за многодневной усталости. Я выругала себя за то, что не запаслась очередным полным кофейником, но возвращаться на кухню, чтобы слушать… было невыносимо, даже на минуту.

«Ааа-ди-ди-ди!» – заливались за окнами птицы.

У меня ломило грудь. В глаза словно насыпали песка, и я отчаянно нуждалась в отдыхе, или ни о каком спасении и речи не будет. Но прежде чем заснуть, я заставила себя подняться с кровати. Я свернула карты Роланда и засунула под матрас. Затем заперла двери в сад и подперла ручку спинкой стула. Я засну днём, ненадолго, но всё равно не стоит давать шанс кому-то сюда проникнуть.

Когда я свернулась поверх одеял и позволила себе медленно опуститься в забытьё, моя голова пульсировала от биения сердца, которое было не моим.

Глава 40

Во сне я танцевала с Ионой, он уверенно держал меня за талию, ведя в призрачном вальсе, исполняемом на единственной арфе. Мы оказались в бальном зале, заполненном безликими людьми в пышных нарядах, и над головой сияла огнём свечей старинная люстра.

Я чувствовала, как сердце Ионы стучит напротив моей груди, и бальный зал мутнел по мере того, как моё сердце подстраивалось в унисон, следуя потусторонней мелодии, постепенно набиравшей скорость. Мы приседали и кружились, выписывая новые спирали, всё стремительнее, пока ноги не заскользили по полу. Это было слишком, меня уже стало тошнить.

– Отпусти меня, – попросила я.

– Ты же знаешь, что не отпущу, – сказал он. – И не думаю, что ты сама этого хочешь.

Я открыла рот, чтобы возразить, но вместо слов вылетело облако кроваво-красных бабочек, и я закашлялась. Иона злорадно улыбнулся и закружил нас ещё быстрее.

– Если ты правда хотела уйти, то надо было сделать это в тот же миг, когда ты узнала, кто я, – прошептал он. – Но ты осталась.

Неважно, когда я приняла решение. Важно, что я решила. И я никогда не собиралась оставаться здесь навеки. Я оттолкнула его, но его руки превратились в плети лиан, державшие меня за талию и взбиравшиеся по спине. Чувствуя, как они обхватили шею, я попыталась смигнуть выступившие слёзы, но что-то случилось с моими ресницами. Они стали толстыми и тяжёлыми от пыли, и я подняла руку, чтобы протереть их, но оказалось, что это уже не ресницы. Это лепестки. Я набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, но и изо рта вырвался побег, и я захлебнулась соком, залившим язык и горло.

* * *

Я пришла в себя на тропинке, в душной темноте, всё ещё давясь криком и кашлем. Где-то в глубине леса арфа играла призрачный вальс из моего сна. Тот факт, что я теперь знала, что играет Леонора, нисколько меня не утешил. На небе не было луны, и даже голубые светляки куда-то пропали. Ветви над головой нависали непроницаемой тёмной массой, и я на ощупь стала искать края тропинки. Невидимые ночные твари шипели, щёлкали и шелестели в кустах, и я вздрогнула от знакомого чувства, что за мной следят.

Если я продолжу гулять во сне, то смогу найти дорогу к сеноту через зловещий лес. Я погружусь в пульсирующую воду и позволю ей утешить меня, вымыть пот с кожи, усталость из мускулов и боль из лёгких. Я смогу погрузиться в медленном дыхании, развернуться вниз и опуститься в самые глубины, так и не раскрывая глаз.

Паника породила ком тошноты, застрявший в горле, и я заморгала в надежде заставить зрачки расшириться, чтобы хоть что-то различить в этой удушающей тьме. Впервые в жизни я чувствовала себя абсолютно беспомощной, попавшей в ловушку. Даже когда опускалась на шестьдесят метров, где на меня наваливалась вся тяжесть океана, ничего подобного я не ощущала.

Я не сомневалась, что во сне Иона сказал мне правду. Он никогда меня не отпустит.

Я не могу позволить, чтобы это случилось.

Арфа умолкла, едва я сошла с тропинки, и я испугалась, что потеряла её, но арфа зазвучала опять, начав вальс с первых нот, меланхолично повторявших заунывные три такта. Не представляя себе, какая это часть острова, я пошла в сторону музыки, продираясь через ветви и сучья, цеплявшиеся за одежду и норовившие содрать скальп с головы.