Чёрные цветы

– Да. Поэтому думай, что говоришь.

– Я хочу узнать обо всём, что случилось с тобой после прыжка в сердце, – сказала я. – Иона сказал, что, если я сделаю это, остров отпустит Вайолет.

Леонора осталась неподвижно лежать на воде, но повернула голову в мою сторону.

– И что ты ему сказала?

– Я сказала, что мне надо подумать.

– Но почему ты это делаешь? – Лицо Леоноры по-прежнему было повёрнуто ко мне, наполовину скрытое под водой, и мне пришлось напомнить себе, что это не страшно, потому что ей не надо дышать. Ах, если бы мне удалось рассказать о своих планах так, чтобы не подслушал Иона. Я бы попросила её мне помочь.

– Он обещал вернуться за мной, – сказала я, и от булькающего хохота Леоноры мне едва не стало дурно.

– И ты ему снова поверила?

– Да. – Я подмигнула как можно медленнее и выразительнее, надеясь, что она поймёт. – Я останусь здесь и буду нырять, пока не исцелюсь, а тем временем Иона найдёт ещё кого-то, кого остров полюбит и возьмёт на моё место.

– И ты правда собралась сделать это для Вайолет? – Леонора уставилась в потолок. – Для меня?

– Конечно, – ответила я, хотя до дрожи боялась, что она мне не поверит. – Я же обещала помочь.

– Не знаю, что сказать. – У неё прервался голос, и вина вонзилась в меня, как острие ножа. – Спасибо.

– Это… это пустяки, – пролепетала я, хотя это было неправдой. – Но прежде чем я это сделаю, я хочу знать, что мне предстоит. Ты не могла бы вспомнить это для меня?

– Мы устроили обряд. – Леонору внезапно пробила дрожь. – Наше жалкое подобие свадьбы, где он дал клятву любить меня вечно и поцеловал губами, полными лжи. Я была такая дура, такая счастливая. Я рассмеялась и прыгнула.

У меня все сжалось внутри при мысли о Леоноре, такой же юной и прекрасной, как её статуя, добровольно бросающейся в эту бездну.

– Как долго ты падала? – спросила я.

– Я падала так долго, что уже испугалась: не заснула ли я по пути. Потом возникло чувство замедления: падение замедлилось, сердце замедлилось, время замедлилось, и когда я наконец упала на дно, было совсем не больно. – Она снова повернула голову вбок. – Но в этой воде боли вообще не бывает, верно?

– Да. – Я была уверена, что, если поплыву в этой страшной воде с Леонорой, вся боль уйдет из моих лёгких, но я бы в жизни на такое не решилась.

– Я упала в тесную пещерку, где воды было по пояс, – продолжала Леонора. – Пульс там был такой сильный, что вздрагивали стены. Я не могла думать. Я могла лишь смотреть. Я не понимала, что происходит. Вода продолжала поступать, но глубже не становилась, и стены так и бились: «Буум, буум, буум», – Леонора в такт ударила себя по груди. – Я не слышала собственного крика.

Слушая её, я машинально стала дышать глубже, чтобы не паниковать, представляя себе это навевающее клаустрофобию, грохочущее подземелье.

– Потом вода перестала течь, – сказала Леонора. – И ноги как будто стало всасывать, но я не смогла сдвинуться с места. Мне некуда было деться. Это свалило меня с ног и утянуло куда-то вниз. Я попала в такой тесный туннель, что едва протискивалась через него. Я кое-как подняла руки над головой, и тогда полетела так быстро, что совсем не представляла, где верх, где низ. Там не было воздуха. А я не могла остановиться. Я не могла дышать. Но мне надо было дышать.

Именно с такими паническими приступами я училась справляться, когда занималась дайвингом, однако это случилось слишком быстро, и я не успела ничего сделать. Картины несчастного случая, те самые, от которых я хотела избавиться, вернулись во всей красе. Судороги. Агония в голове и в лёгких. Необоримое желание сделать вдох.

– И так всё и случилось, – сказала Леонора. – Это был конец. Я помню, что отчаялась так, что поддалась желанию вдохнуть в этой воде, и всё исчезло.

– Я тоже утонула. – Слёзы заливали мои щёки, и я попыталась их смахнуть. – Но я не отчаялась, когда это случилось. Я была в ярости.

Леонора перевернулась и поплыла к берегу. Она тоже плакала, только её слёзы были чёрными.

– Ты не могла винить своё тело в том, что оно попыталось тебя спасти.

Но я-то могла. Я тренировала это тело, как инструмент, как машину, так долго и упорно, что в нём не должно было остаться места для глупых ошибок вроде той, когда ты вдыхаешь воду. Мне следовало быть сильнее. Я должна была лучше соображать, даже когда мозг остался почти без кислорода.

– Я простила себя давным-давно, – сказала Леонора. – Но я никогда не прощу Иону. И я не оставлю Вайолет, пока не поверю, что она в безопасности.

– Вот как тебе удаётся так долго держаться здесь, – заметила я.

Она улыбнулась, сверкнув своими жуткими зубами.

– Сочетание гнева и яростной, упорной сестринской любви.

Я сглотнула, и слёзы солью расплылись у меня на языке.

– Ты можешь предположить, что было бы с тобой, если бы ты так отчаянно не старалась удержаться?

– Не совсем, – отвечала она. – Есть какое-то подобие бездны между здесь и… там. Если там действительно и есть там. Днём, когда я растворяюсь и сплю, я оказываюсь от него в опасной близости. Но я никогда не засыпаю полностью.