Черные Вороны. Лабиринт

Истинное значение некоторых слов становится понятным лишь тогда, когда произносишь их сам. Вот он стоит передо мной такой жалкий с этим взглядом потенциального самоубийцы, а я вижу в нем себя, как в зеркале. Вот так и я стояла перед Максом, когда он хлестал меня словами, когда про женитьбу сказал после того как у меня губы болели от его поцелуев и мокрая футболка липла к разгоряченному телу. Ромео уехал, несколько раз отпинав колеса тачки, а я подождала пока ко мне подъедет машина с охраной, которая вела нас от порога дома Андрея и потребовала, чтоб отвезли меня в другое место.

 Нет, не потому что я такая святая и не хотела изменять Максу. Как можно изменить тому, кому не принадлежишь? А потому что я сама не хотела никого другого. Зачем себя в грязь? Итак хреново. Как представила себе чужие губы на губах, чужие руки, чужое тело и тошнить начало. Потому что ни с кем ТАК не будет. Потому что начала с самого крепкого алкоголя и градус уже не понизить, а дозу не уменьшить. А Беликов даже не лайт версия. Просто чай и тот без заварки. После абсента – ничто.

Возвращаться назад – это как спускаться вниз, после того, как взял вершины. Словно сдаться обстоятельствам и признавать себя неспособным и слабым.

А я все же вернулась туда, откуда в свое время бежала без оглядки. Никакой частицы меня здесь не осталось. Ничего кроме страхов, жутких воспоминаний и ощущения замкнутого пространства. Мне даже запахло страхами, и я невольно удивилась, увидев свое отражение в окне отъезжающего автомобиля. Ведь там оказалась не девчонка в рваных джинсах, а женщина в элегантном платье. Все то же: улицы, дома, деревья, а я другая. Как на старой картине свежие мазки яркой краски. Так и я в этом городке, посреди безлюдных улиц, летающего пуха, пыли в туфлях на шпильке, с дорогой сумочкой, уложенными волосами.

Я определенно не могла быть такой именно здесь. Возле частного дома, в котором сняла себе комнату, побоявшись вернуться в квартиру, где оставила свое прошлое, детство и те самые страхи, которые даже спустя три года заставляли меня вскакивать с постели посреди ночи, тяжело дыша и прислушиваясь к шагам за дверью.

  Я так и не зашла туда ни разу. За всю неделю своего пребывания здесь. Ту самую улицу обходила стороной. Словно именно там спрятались все чудовища из-под кровати, словно там все еще звучит голос пьяного отца, звенит битое стекло, тарахтят пустые бутылки и воняет грязью, пылью и маминой смертью.

 Устроиться на работу в местную детскую больницу не составило труда – у них, как и везде, страшная нехватка рабочих рук, дефицит всего, что только можно. Практикантка, которая готовая отрабатывать в любую смену просто стала глотком свежего воздуха для, озверевшего от усталости и безденежья, персонала.

 Как ни странно, именно здесь я почувствовала себя иначе. Когда кто-то остро в тебе нуждается и нет времени даже в окно посмотреть, становится некогда жалеть себя. Потому что твоя жалость нужна кому-то еще, а потом еще и так до бесконечности. На себя времени не остается.

 В травматологии кровати в коридорах стоят, мест катастрофически нет, а летом всегда повышенный травматизм. Сломанные руки, ноги, ребра, счёсанные колени, локти. Ожоги разной степени тяжести после костров, пикников, вылазок к речке-вонючке.

 Я домой приползала поспать пару часов и снова шла на смену. В зеркало взгляд брошу, волосы в хвост и вперед – убивать жалость к себе и ненависть. Зачем летать в Африку, зачем искать несчастных и обделенных где-то за морями? Когда их здесь в нашей стране на каждом углу. Великая миссия человечества отправиться к черту на рога спасать обездоленных детей Зимбабве, а как же наши? Во всех деревнях, районных центрах и детдомах? Или это не престижно? Не популярно? Не будет снято журналистами и спонсировано богатыми дяденьками, которые тоже не прочь пропиариться где-то в зарослях бамбука с парой чернокожих худых малышей на руках.

 А я шла в первый день между кроватками и смотрела на эти лица и глаза полные боли и отчаяния. Палаты для детдомовцев. Отдельно от других. Как прокаженные.

Сюда спонсоры не ездят, сюда помощь редко кто в соцсетях собирает и волонтерам здесь не интересно.

 Мне заведующая больницей рассказывает о правилах, режиме, а я на детей смотрю и себя вспоминаю на такой же железной кровати с пружинами, тонким матрацем и покрывалами одного цвета. Как подушки «пилотками» ставили и полоску выглаживали, чтоб воспитатель по рукам линейкой не налупила, за то, что пальцы корявые.

- Ты когда сможешь на смену выйти?

Я вздрогнула и посмотрела в лицо Натальи Владимировны, отражаясь в больших круглых очках в толстой оправе. Она их постоянно указательным пальцем поправляла. Очень грузная, с короткой стрижкой и волосами цвета красного дерева. Невысокая, но рядом с ней себя все равно чувствуешь маленькой и жалкой.

- В любое время. – ответила я продолжая смотреть ей в глаза.