Черный Арагац

Ардашев огляделся. Небольшая комната была заставлена деревянными полками. На них лежали разные предметы, добытые, судя по всему, в результате археологических раскопок: бронзовые и керамические сосуды, наконечники стрел, фигурки из бронзы, монеты, два кинжала и меч. У ножки одной из полок он поднял бронзовый наконечник стрелы, вероятно упавший. Правда, поднеся его к другим наконечникам, Клим заметил некоторую разницу. Видно, мастер из далёкого бронзового века выливал его совершенно в другой форме, не имеющей четвёртого оперения, но зато с крючком сбоку. Сам не зная зачем, он сунул его в бумажник. Затем, взяв лампу, студент осмотрел ещё три комнаты, и там тоже вдоль стен были установлены полки с различными экспонатами, главным образом с археологическими находками.

Поднимаясь наверх, студент обследовал ступени и перила лестницы. На одной ступеньке он заметил белую пыль. Наклонившись и осветив лампой, понял, что это был мел.

Из комнаты доносился голос Бабука:

— Дук хасканумек русерен?[16] Воч?[17] Я тебе, полиция, на русский язык повторяю: Казанская сто один. Верещагин Виктор Тимофеевич умер. Хороший человек нет теперь… Меня зовут Бабук Гайрабетов, приказчик на «Аксае», контора служу. Сын купца Тиграна Гайрабетова, его брат, мой дядя Карапет… в Ростове театр построил[18]. Знаешь? Городской голова в Нахичевани был, знаешь? Весь Ростов, Таганрог и Нахичевань знает, а ты нет? Гайрабетов Бабук я. Поня-ял? Записа-ал? Приезжай. Мы все ждём тебя.

Он положил трубку и, повернувшись, бросил в сердцах:

— Эш[19] этот полиция! Простой слов не понимает. Сказал скоро приедет.

— А ты хорошо знал Верещагина?

— Очень, — вздохнул приказчик и добавил с грустью: — Огис лацум э… Мой душа плачет.

— Он один жил?

— Жена его умер. Детей нет. Он добрый был, деньги в долг давал, — произнёс он и, пожав плечами, добавил: — Совсем маленький процент брал. Сосед с третий этаж много у него занимал. Потом в Дон река утонул. А он жена его помог паминка делать. Какой человек был!

— Давно схоронили?

— Нет. Неделя позади.

— Надо говорить «неделю назад».

— Прости.

— Стало быть, расписки должников у него остались? Векселя?

— Э, канешна! В кабинете. Там толстый конторский книга. Он мне, как сыну, доверял. Но почему ты хочешь всё знать?

— Я уверен, что его убили.

— Как! Я этот убийца двумями руками задушу! — вскричал Бабук.

— У нас говорят «двумя руками».

— Хорошо, мгу и двумя… Как думаешь, кто он такой?

— Это я и хочу выяснить.

— Тогда пошли, я тебе всё покажу.

— А тут явно кто-то хозяйничал. Ящики стола выдвинуты. Даже бельё в шкафу перерыто. Смотри, в пепельнице два окурка от крученых папирос «Трезвон», пепел и шведская спичка. «Папиросы «Трезвон» — три копейки вагон», — усмехнулся Клим. — Дешевле не бывает. А Верещагин курил?

— Да.

— А какие он предпочитал папиросы?

— Он трубка курил. Вон она стоит на подставка, видишь?

— Тогда эти папиросы курил убийца… Смотри, шведская спичка интересная, красная.

— Красный, потому что фонарь красный. Такой спичка в публичный дом ест, на Тургеневский улица. Бесплатно дают.

— А ты откуда знаешь?

— Оттуда.

— Ясно, — улыбнулся студент.

— Верещагин посещал такие заведения?

— Ты что? Зачем? У него же Мария ест, она и горничная, и любовница тоже, я так думаю. Красавица!

— Тогда получается, что спичку оставил преступник, да?

— Канешна!

— А где долговая книга?

— Вот. — Бабук снял с книжной полки фолиант, переплетённый как обычный книжный том, и протянул Ардашеву. — Смотри сколько хочешь.

— Что ты мне дал? «Граф Монте-Кристо»?

— Э, какой такой граф-мраф? Эта обложка только.

— Ого! Здорово придумано! — присаживаясь за стол, воскликнул Клим. Он листал страницу за страницей, переписывая данные на чистый лист. Закончив, он сказал: — Так-так… Картина ясна. Тех, кто с ним рассчитался, он вычёркивал. На каждого человека Верещагин отводил четверть листа. Дописывал, если решал, что срок возврата долга можно продлить. Да он почти всем шёл навстречу! Правда, вот я вижу деньги вернули в срок. Самая большая сумма займа была восемь тысяч… Вот и тут он ещё помечал… А того, который умер, как звали, не помнишь?

— Как не помнишь? Канешна, помнишь! Он же сосед, третий этаж, — выговорил приказчик и, почесав затылок, добавил: — Забыл. Его звали, как птица зовут…

— Соловьёв?

— Нет.

— Скворцов?

Бабук покачал головой.

— Воронов? Воробьёв? Попугаев?

— Попугаев зачем говоришь? — возмутился толстяк и взмахнул руками. — Это не наша птиц совсем… А! Вспомнил! Куроедов Андрей Петрович.

Ардашев опустил глаза на список и заметил:

— Вот он пять тысяч занял.

— И умер.

— Можно было подать в суд и взыскать с жены, матери. Они же наследники.

Бабук покачал головой:

— Нет, не сделал бы он так. Сильно добрый был антикварий[20].

— Тебе видней, — согласился студент. — Но знаешь, странное дело получается… Самвел Багдасарян, что этажом выше, тоже в должниках у Верещагина. И сумма у него больше — семь тысяч рублей.

Приказчик хлопнул руками и воскликнул:

— Получается, он совсем букашка? Деньги занимал у Виктор Тимофеевича, а разговаривал со мной как царь?