Черный Арагац

Бабук провёл друга к последнему пристанищу гордого сына Армении Микаэла Налбандяна. Памятник был без изысков, скромный. Простой обелиск, увенчанный крестом с фигурой распятого на нём Спасителя. По словам приказчика, его установила сестра Микаэла — Варварэ.

Постояв у могилы, Ардашев спросил:

— Покажешь мне икону Святого Григория Просветителя, которую Налбандян привёз из Калькутты?

— Канешна, пойдём.

Клим оказался в армянском храме впервые. Его поразила строгая и величавая простота убранства помещения. Стены были украшены иконами и фресками в традиционном армянском стиле. В глаза бросался хачкар, привезённый, как пояснил Бабук, из Крыма ещё до основания монастыря. Помимо него, в нишах стояли ещё четырнадцать хачкаров, но уже меньших размеров. Приказчик подвёл Клима к пятнадцатой нише. Она, как и прежние четырнадцать, располагалась на уровне человеческих глаз. Именно в ней Ардашев и увидел икону, подаренную армянскому народу соотечественником из Калькутты. Святой Григорий Просветитель держал в руке книгу, украшенную крестом. По её углам зеленели четыре изображённых изумруда, а в центре креста сиял рубин.

— Это она и есть? — спросил Ардашев.

— Канешна, — перекрестившись, ответил Бабук.

— Смею думать, что я знаю, где находится «Чёрный Арагац».

— Ты шутишь?

— Нисколько.

— Рисунок иконы выполнен с помощью горячей эмали. По сути, горячая эмаль — это разноцветное стекло, запечённое c серебром при высокой температуре в печи. Техника очень древняя. Она была известна в Византии как финифть. Это европейцы назвали её эмалью. Да, она обладает прекрасными декоративными и даже защитными свойствами, но при одном условии — технология должна соблюдаться безукоризненно. В нашем случае по какой-то причине, а возможно, просто от времени, произошёл скол эмали, и как раз самом центре — там, где изображён рубин. И красный цвет переходит в чёрный. Знаешь почему? Потому что за рубином спрятан чёрный брильянт. Я вижу его. А ты? Посмотри внимательно.

— Да! — прошептал приказчик.

— Теперь я понимаю, как Налбандян провёз этот камень через таможню. О «Чёрном Арагаце» в Нахичевани знали всего четыре человека: сам Микаэл, его друг городской голова Карапет Айрапетян, письмоводитель Погосов и тогдашний настоятель этого монастыря. До наших дней дожил только Погосов, но Куроедов его убил. Видимо, боялся, что тот поведает о нём полиции… Камень принадлежит жителям Нахичевани. Надо позвать священника и открыть киот.

— Не беспокойтесь, — послышалось за спиной. — Мы сделаем это сами.

Клим повернулся. Перед ним стоял улыбающийся щеголеватый незнакомец в котелке, с тростью и с подкрученными вверх усами.

— С кем имею честь? — нервно сглотнув слюну, осведомился Ардашев.

— Начальник жандармского отделения Ростова и Нахичевани ротмистр Артемьев.

— Выходит, вы следили за нами?

— А вы как думаете?

— И всё-таки мы приведём священника, — упрямо заявил Клим. — А то мало ли что? Соблазн-то велик…

— Я бы посоветовал вам, господин Ардашев, обойтись без оскорбительных намёков. Это не делает вам чести, — ледяным голосом провещал офицер. — Если хотите — можете остаться. По крайней мере, вы заслуживаете того, чтобы увидеть легендарный бриллиант.

Жандарм сделал кому-то знак, и тотчас перед ним возник ещё один, похожий на него человек.

— Поручик, позовите священника, нам надобно вскрыть икону. В ней, судя по всему, спрятан тот самый «Чёрный Арагац».

— Слушаюсь, — ответил тот и удалился.

Скрестив на груди руки, Ардашев молчал, а Бабук переминался с ноги на ногу, поглядывая на жандарма исподлобья.

Гулким эхом раздались шаги, и вместе с поручиком появился иеромонах. В руках у него были деревянные чётки.

— Святой отец, вам объяснили, что мы собираемся делать? — спросил ротмистр.

— Да.

— Тогда не сочтите за труд, извлеките икону из ниши и откройте киот.

Иеромонах молча выполнил просьбу, отомкнув небольшим ключиком заднюю дверцу.

У самого стекла, в деревянной ячейке, напоминающей половину скорлупы фундука, лежал бриллиант. Артемьев вынул его и, рассматривая, поднёс вверх, к свету. Диамант, точно надменный визирь, смотрел на присутствующих свысока, ловя гранями солнечные лучи.

— Пойдём, Бабук, нам нечего тут делать, — бросил Ардашев и поспешил к выходу. Приказчик заторопился за ним.

— Послушайте, Ардашев, — крикнул вдогонку жандарм, — я бы с удовольствием с вами пообщался.

— Я слишком занят, — не оборачиваясь, проронил студент.

Уже в фаэтоне Бабук спросил:

— Ко мне зайдёшь?

— Нет, поеду в гостиницу.

— В Ставрополь когда собираешься?

— Сегодня. Есть вечерний поезд на Невинномысск, но прежде я должен вернуть греческие монеты.

— Ладно, — пожал плечами толстяк. — А может, посидим у меня?

— Нет настроения.

Клим не проронил ни слова до самой Нахичевани. Когда коляска остановилась у шестнадцатого дома по 1-й Фёдоровской улице, Ардашев сошёл вместе с другом. Он обнял приказчика и сказал:

— Прости, что так вышло с бриллиантом. Армянам он не достанется. Но моей вины в этом нет. Так решило государство. Тут уж я ничего не могу поделать.