Черный Дракон

Гидра не отвечает, откладывает меч в сторону и задумчиво отпивает из фляги. По спине проходит холодок, разъедает вспыхнувшее было ощущение принадлежности. Вот так все и закончится для него? Запоздало Амиан понимает, что все еще стоит перед ними, как преступник на эшафоте, но не находит в себе сил сесть обратно в круг. Что ему предстоит услышать? Указания о том, как добраться до ближайшего города и никогда больше не попадаться им на пути? Или, что было бы еще хуже, всего лишь равнодушную и откровенную констатацию факта: такой как он им не нужен.

— Ты инкуб, так ведь? — Амиан сглатывает горький ком обиды и кивает Друиду. — Слышал, такие, как ты, в империи попадаются не реже полуоборотней в Феровеле.

— А я о самих инкубах и суккубах разное слышал, — на вновь раздавшийся голос Аспида оборачивается даже Гидра. — И что они любой облик принять могут, и летать, и людей дурманить, а после память о себе у них забирать. А что правда из этого?

— Не знаю, — дергает плечом Амиан, — я отца не встречал никогда, а мать о нем и не помнила ничего — думала, что я человек. О себе забыть могу заставить. Тех, кого зачарую. Не обо всем, разве только о последнем часе или двух, — он осекается, когда замечает внимание Гидры к себе, но продолжает: — в последний раз, как сбежал, меня не скоро нагнали — должно быть, лучше, чем раньше, вышло. После этого в клетку и посадили, а сами близко больше не совались.

Он замолкает и нервно облизывает пересохшие губы. Амиану кажется, что его сердце стучит по ребрам ничуть не тише молота по наковальне, все ускоряясь с каждой проведенной в ожидании приговора секундой. Гидра не торопится сказать свое слово, в задумчивости она встряхивает свою флягу, словно оставшаяся в ней вода волнует ее куда больше происходящего. Сам того не осознавая, Амиан наблюдает за ее спокойным лицом, силится уловить крохотное движение, разгадать мысли, что в этот миг таятся в ее голове.

— Раз остаешься с нами, — от звука ее голоса он дергается и замирает, до конца не уверенный, что услышал все верно, — лучше тебе отказаться от прошлого имени.

— Отк-казаться? — единственное, что ему заикаясь удается выдавить из себя сквозь водопадом обрушившееся облегчение. Это взаправду? Они принимают его вместо того, чтобы изгнать?

Губы Амиана чуть дергаются, но он сдерживает это глупую неуместную улыбку — ту, что появилась бы на лице одинокого ребенка, наконец нашедшего друзей, но не на лице того, кто лишь секунду назад оказался окончательно втянут в грядущий государственный переворот. На миг он испытывает едва преодолимое желание заключить в объятия каждого из сидящих вокруг. Пожалуй, даже Безликого и Голема, разом переставших казаться ему столь же жуткими, как прежде.

— Да, — Гидра открывает флягу, но вместо того, чтобы отпить, проводит пальцем над горлышком и поднимает его вверх. Следом, играя бликами костра, тянется тонкая нить воды, чуть подрагивающая, будто живая. — Нужно что-то запоминающееся. Имя, произнося которое имперцы станут оглядываться по сторонам.

— Едва ли я тот, кого они бояться станет, — от одной лишь мысли об этом Амиан не сдерживает смешок и наконец позволяет себе сесть обратно, не глядя в сторону Клыка.

— Что-то запоминающееся для того, чья сила — заставить себя забыть, — на миг кажется, что Друид вот-вот усмехнется, но этого не происходит. — Но лучше бы тебе и вправду назвать себя самому. До того, как это сделают люди.

— Говорят, Орел натягивал за спинами у убитых драконьи крылья, — водная нить танцует над ладонью Гидры, спутывается в крохотный бесцветный шар. — Но к тому времени, как об этом узнали, никто и не подумал переименовать его в Дракона. Для тебя могут придумать прозвище куда хуже.

— Как насчет... Амиан?

— Амиан? — Гидра оборачивается на голос Видящей, пока юркой рыбкой шар кружит меж ее растопыренных пальцев, так ни разу их и не задев. — Ты это всерьез?

— Кто попало не рождается в дни почитания Первых богов, — Амиан в который раз поражается беспрекословному почтению, охватывающему большинство теллонцев всякий раз, стоило только заговорить об их богах. Мать была вовсе не такой. — Они все отмечены, а их имена — та самая отметка, которая никогда не даст богам потерять их из виду. Имена нельзя отринуть...

— Моя мать ничего не смыслила в богах, — перебивает ее Амиан. — Никогда не возносила им молитв и в храмах не бывала. Хотела, кажется, назвать меня в честь нынешнего теллонского короля — Морверна. Она знала-то только его и сдавшего Ферран Мерриса. А повитуха отговорила ее. Сказала, что в детстве не помру, если богу на меня укажет, — он пожимает плечами. — Так оно и вышло. Помер, когда двадцать один стукнуло.

Губы Видящей чуть поджимаются, но она не сдается: