Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Мирное предложение, — сказал Монтроз, улыбнувшись, — этого и следовало ожидать от человека, личное поведение которого всегда было миролюбивее его распоряжений… Впрочем, если бы возможно было выработать основания такой нейтральной линии и если бы мы могли быть уверены… а это условие, сэр Дункан, необходимо иметь в виду, — если бы мы, говорю, могли быть уверены, что и ваш маркиз честно будет соблюдать эти условия, я, со своей стороны, не прочь обеспечить мир в тылу нашего войска, раз впереди у нас непременно будет война. Но, сэр Дункан, вы сами такой опытный и бывалый воин, что мы не можем ни допустить дальнейшего вашего пребывания в нашем лагере, ни сделать вас свидетелем наших распоряжений. Поэтому, как только вы отдохнете и подкрепите ваши силы, мы просим вас возвратиться в Инверэри, а вместе с вами пошлем со своей стороны джентльмена, которого уполномочим обсудить условия проведения мирной линии в том случае, если маркиз действительно желает поддержать свое предложение.

В ответ на это сэр Дункан только поклонился.

— Милорд Ментейт, — продолжал Монтроз, — сделайте одолжение, побудьте с сэром Дунканом Кэмпбелом из Арденвора, пока мы станем решать вопрос, кто будет сопровождать его к его вождю. Мак-Олей, распорядитесь, пожалуйста, чтобы сэру Дункану оказано было всякое гостеприимство!

— Я сейчас распоряжусь, — сказал Аллен Мак-Олей, вставая и подходя к сэру Дункану. — Я люблю сэра Дункана Кэмпбела; в былые дни мы с ним вместе пострадали, и я этого не забываю.

— Милорд Ментейт, — сказал сэр Дункан Кэмпбел, — я искренне огорчен, видя, что вы в такие молодые годы ввязались в такое отчаянное и беззаконное предприятие!

— Я действительно молод, — отвечал Ментейт, — однако умею различать добро от зла, честность от беззакония; а чем раньше начинать хорошее дело, тем дольше и успешнее можно его делать.

— И вы тоже, друг мой, Аллен Мак-Олей, — сказал сэр Дункан, взяв его за руку, — неужели нам суждено считаться врагами, тогда как мы так часто соединялись против общего недруга? — Потом, обратясь ко всему собранию, он сказал: — Прощайте, джентльмены; так многим из вас я от души желаю добра, что ваш отказ от мирного соглашения глубоко огорчает меня. Пусть Небеса, — прибавил он, взглянув вверх, — рассудят между нами и решат, кто из нас правее!

— Аминь, — сказал Монтроз. — Этому суду и мы все подчиняемся.

Сэр Дункан Кэмпбел вышел из зала в сопровождении Аллена Мак-Олея и лорда Ментейта.

— Вот образец чистокровного Кэмпбела, — сказал Монтроз по уходе посла, — все они такие же: с виду прав, а сам фальшивый!

— Извините, милорд, — сказал Ивен Ду, — мы с ним исконные, фамильные враги, а я все-таки скажу, что рыцарь Арденворский всегда храбр в битве, честен в мире и прямодушен на совете.

— Сам по себе, пожалуй, — сказал Монтроз, — с этим и я согласен; но он здесь служит представителем своего вождя, маркиза, а этот фальшивейшее в мире создание… И вот что, Мак-Олей, — продолжал он шепотом, обращаясь к хозяину дома, — боюсь я, как бы он не повлиял на неопытного Ментейта или на своеобразно настроенного вашего брата; поэтому пошлите-ка музыкантов в ту комнату, чтобы он не мог завести с ними никаких особенных разговоров.

— Да у меня ни единого музыканта нет, — отвечал Мак-Олей, — то есть один дудочник есть, на волынке играет… Да и тот совсем охрип теперь, потому что все хотел перещеголять троих товарищей по искусству… Но можно послать туда Анну Лейл с арфой. — И он пошел лично распорядиться этим.

Между тем возник горячий спор о том, кому дать опасное поручение сопровождать сэра Дункана в Инверэри. Нельзя было предложить это главным вождям, привыкшим держать себя на равной ноге даже с самим Мак-Калемором, а менее важным ужасно не хотелось туда отправляться. Они выказывали такое явное к этому отвращение, словно Инверэри было расположено в какой-то Долине Смерти. Сначала они помялись, но под конец откровенно высказали свою затаенную мысль; а именно что какое бы поручение ни принял на себя хайлендер, если оно будет неприятно Мак-Калемору, он никогда этого не забудет и найдет средство со временем отплатить за это весьма чувствительным образом.

Монтроз считал в душе, что предлагаемое перемирие есть не более как военная хитрость со стороны Аргайла, но не решился прямо высказать такого предположения в присутствии лиц, так существенно заинтересованных этим вопросом.

Видя, однако, что затруднение становится неразрешимым, он вздумал назначить на этот почетный и опасный пост капитана Дальгетти, у которого в горах не было ни клана, ни поместья, и, следовательно, не на что было обрушиться гневу Аргайла.

— А шея-то у меня есть, — заявил Дальгетти, — что, коли ему вздумается на ней сорвать свою досаду? Знаю я такие случаи, когда честного парламентера без церемонии вздергивали на виселицу под тем предлогом, что он шпион… Вот и римляне тоже не очень-то милостиво расправлялись с послами при осаде Капуи; хотя, впрочем, я читал, что они только отрезали им руки и носы да выкалывали глаза, а потом отпускали с миром.