Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

Документ был написан ясно и вразумительно, графу Монтрозу давались весьма широкие полномочия: призывать к оружию подданных ради усмирения настоящего мятежа, возбужденного различными изменниками и бунтовщиками против особы короля, к очевидному ущербу верноподданнической преданности и к нарушению замирения между обоими королевствами. Далее повелевалось всяким второстепенным властям повиноваться Монтрозу и оказывать ему всяческое содействие; ему же даровалось право издавать приказы и прокламации, наказывать за неисправности, миловать преступников, назначать и смещать губернаторов и комендантов. Словом, это был документ, облекавший Монтроза самыми широкими полномочиями, какие монарх может даровать подданному. Когда чтение кончилось, собравшиеся вожди одобрительными криками засвидетельствовали свою готовность подчиниться воле государя.

Монтроз выразил им благодарность за столь лестный прием, но, не довольствуясь этим, поспешил обратиться к каждому в отдельности. Наиболее значительный из присутствующих вождей давно был ему лично знаком; но он представлялся поочередно и менее известным и выказал при этом такое основательное знание их имен, присвоенных им прозвищ и всех подробностей истории каждого клана, что видно было, как он тщательно изучал нравы и обычаи горцев и как исподволь готовился к своему теперешнему посту.

Пока он таким образом рассыпался в любезностях, его изящные манеры, выразительные черты и благородная осанка составляли странную противоположность с грубой простотой его одежды. Его лицо и фигура с первого взгляда ничем не поражали постороннего зрителя, но были из разряда тех, которые становятся все более привлекательными, чем дольше на них смотришь. Он был немного выше среднего роста, превосходно сложен, одарен чрезвычайной мускульной силой и редкой выносливостью. Здоровье у него было железное, что и давало ему возможность выдерживать все труды его удивительных походов, во время которых он подвергался всем неудобствам и лишениям наряду с последним солдатом. Он в совершенстве выполнял все, за что бы ни взялся, как в мирное, так и в военное время, и держал себя с той непринужденной грацией, которая свойственна людям, с детства привыкшим к светскому обращению.

Волосы его, темно-русые и длинные, по моде тогдашних роялистов знатного происхождения, разделялись на темени прямым пробором и падали по обеим сторонам лица вьющимися прядями, из которых одна, спускавшаяся на два или на три дюйма ниже остальных, называлась у щеголей того времени «любовным локоном» и подала повод одному пуританину, мистеру Принну{91}, написать целый трактат «о некрасивости любовных локонов». Черты лица его были из тех, прелесть которых зависит от характера самого человека, а не от правильности их линий. Орлиный нос, большие серые глаза, открытые и проницательные, и свежий цвет кожи искупали некоторую неправильность и даже грубость остальных частей лица; так что, в общем, наружность Монтроза скорее можно было назвать красивой, нежели грубой. Но те, кто видел его в минуты, когда в глазах этих зажигалась энергия пламенного гения, кто слышал его властную речь, блиставшую врожденным красноречием, тем даже и наружность его казалась несравненно более красивой, чем она кажется нам, судя по сохранившимся портретам. Именно такое впечатление произвел он теперь и на собрание горных вождей; а внешние преимущества, как известно, во все времена и у всех народов имели чрезвычайно важное значение.

В течение завязавшегося затем разговора Монтроз рассказал, каким разнообразным опасностям он подвергался по поводу настоящего предприятия. Вначале он пытался набрать корпус партизанов короля на севере Англии, откуда они должны были, по распоряжению маркиза Ньюкаслского, перебраться в Шотландию. Но это не удалось частью потому, что англичанам ужасно не хотелось переходить за границу, а частью оттого, что граф Энтрим, который должен был со своими ирландцами высадиться в заливе Сольвей, опоздал и не высадился. Затем он испробовал еще несколько других планов, которые тоже не удались, и наконец увидел, что иначе как переодетым ему ни за что не пробраться благополучно через равнину; тогда он решился прибегнуть к этому способу, в чем существенно помог ему его любезный родственник, лорд Ментейт. С какой стати Аллен Мак-Олей признал его, этого Монтроз не брался объяснить. Те, кто верил в пророческий дар Аллена, таинственно улыбнулись на эти слова; но сам Аллен возразил только, что «графу Монтрозу нечего дивиться, если окажется, что его узнают тысячи людей, которых он не может помнить».