Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Чтение или поучение, — сказал Дальгетти, — но это было, как говорят немцы, ganz fortre flich[35], и я не мог уехать, не засвидетельствовав перед вами, как глубоко растрогало меня ваше душеспасительное чтение и как я в то же время раскаиваюсь в том, что за вчерашней трапезой с недостаточным почтением обращался к такой особе, как вы.

— Увы, многоуважаемый сэр, — сказал пастор, — в сем мире мы встречаемся как бы в Долине Помрачения Смерти, сами не знаем, с кем нас сталкивает судьба! Что же удивительного, если иногда толкаем тех, кого, несомненно, стали бы уважать, кабы знали, с кем имеем дело. А ведь, по правде сказать, и я, сэр, расположен был принять вас скорее за кощунствующего шутника, нежели за благочестивую особу, чтящую Господа нашего даже в лице нижайшего из Его слуг.

— Таково мое всегдашнее обыкновение, многоуважаемый сэр, — отвечал Дальгетти, — ибо на службе у бессмертного короля Густава… Однако я вас отвлекаю от благочестивых размышлений? — На этот раз затруднительные обстоятельства пересилили в нем даже охоту рассказывать про шведского короля.

— Нисколько, нисколько, многоуважаемый сэр, — сказал пастор. — Скажите пожалуйста, какие были порядки при особе этого великого монарха, память о котором столь драгоценна для каждого протестантского сердца?

— Сэр, утром и вечером барабан созывал на молитву так же аккуратно, как на ученье; и если какой солдат проходил мимо духовного лица, не поклонившись ему, его на целый час сажали за это на деревянную кобылу. Сэр, позвольте пожелать вам доброго вечера… Я принужден покинуть замок. Мак-Калемор уже выдал мне паспорт.

— Еще минуту, сэр! — задержал его проповедник. — Не могу ли я чем-нибудь засвидетельствовать глубочайшее мое уважение к ученику великого Густава, и притом столь удивительному знатоку ораторского искусства?

— О, ничем, сэр, — сказал капитан, — вот разве попрошу вас указать мне ближайший выход к воротам, да еще, — прибавил он с неподражаемым нахальством, — будьте так добры, прикажите слуге привести мне туда мою лошадь, темно-серого мерина. Надо лишь кликнуть: «Густав!» — он тотчас насторожит уши… Сам-то я, по правде сказать, не знаю, где тут расположены конюшни, а мой проводник, — тут он значительно взглянул на Ранальда, — не говорит по-английски.

— Очень рад услужить вам, — сказал пастор. — Вот, сюда пожалуйте, через этот крытый ход!

«Ну и слава богу, что ты так тщеславен, — подумал про себя капитан. — А я уж боялся, как бы не пришлось пускаться в путь без Густава».

И точно, капеллан поспешил так усердно выполнить поручение «удивительного знатока ораторского искусства», что, пока Дальгетти вел переговоры с часовыми у подъемного моста, предъявляя паспорт и передавая пароль, слуга привел ему его коня, совсем оседланного.

Во всяком другом месте внезапное появление капитана на свободе, тогда как его только что всенародно посадили в тюрьму, могло возбудить подозрения и толки; но слуги и домашние маркиза так привыкли к его таинственной политике, что им и в голову не пришло ничего особенного; подумали только, что, должно быть, капитана затем и выпустили на волю, чтобы дать ему какое-нибудь секретное поручение. В этом предположении у него только спросили пароль и отпустили на все четыре стороны.

Дальгетти шагом проехал через городок Инверэри, а разбойник шел рядом с лошадью, в виде пешего служителя. Проходя мимо виселицы, старик взглянул на висевшие тела и заломил руки. Движение было мимолетное, так же как и взгляд, но оба выражали глубочайшее страдание. Ранальд тотчас овладел собой и только на ходу шепнул несколько слов одной из женщин, которые, сидя у подножия виселицы, подобно Риспе, дочери Айи, стерегли мертвых и оплакивали этих жертв феодальной неправды и жестокости. Услыхав голос Ранальда, женщина вздрогнула, но, мгновенно спохватившись, слегка кивнула ему в ответ.

Дальгетти продолжал свой путь вон из города, раздумывая: нанять или просто взять лодку и переправиться через озеро или же шмыгнуть в лес и там скрыться от преследования.

В первом случае он рисковал тем, что за ним каждую минуту могла погнаться одна из оснащенных галер маркиза, стоявших наготове у пристани; их длинные реи, обращенные к подветренной стороне, отнимали у него всякую надежду уйти от них в простой рыбачьей лодке. Если же решиться на второе, он был далеко не уверен, что в таком диком и незнакомом краю сумеет спрятаться и найти себе пропитание. Город остался позади, а он все еще не знал, куда поворотить коня, и начинал понимать, что, уйдя из темницы инверэрского замка, он хоть и совершил отчаянный подвиг, но самое трудное оставалось впереди. Теперь, если бы его поймали, расправа была бы короткая, потому что, нанеся личное оскорбление такому властному и мстительному вельможе, ему только и можно было ожидать немедленной казни. Пока он предавался этим печальным размышлениям и озирался кругом с нерешительным видом, Ранальд Мак-Иф внезапно спросил, куда он намерен теперь направиться.