Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

И точно, пора было остановить порыв Ранальда: не находя потайного хода и, по-видимому, потеряв терпение в этих поисках, замедлявших дело, он уже стащил со стены саблю и щит и собирался идти прямо в большую галерею, с намерением так или иначе пробить себе дорогу через все препятствия.

— Стой, пока жив, — шепнул ему Дальгетти, удерживая его за руку. — Нам надо притаиться по возможности. Запрем эту дверь, чтобы думали, что Мак-Калемор сам заперся и не желает, чтобы его тревожили… Дай я сам поищу потайную дверь.

Заглянув за драпировку стен в разных местах, капитан нашел наконец скрытую дверь, а за ней извилистый коридор, упиравшийся в другую дверь, которая, по-видимому, и вела в часовню. Но каково же было его неприятное изумление, когда по ту сторону этой двери он явственно расслышал зычный голос пастора, произносивший проповедь.

— Вот подлец! — проворчал он. — Затем и указал на этот ход, чтобы мы попали в ловушку. Хочется мне вернуться в подземелье да перерезать ему горло.

Он осторожно отворил дверь и увидел, что она ведет на особую галерею за решеткой, предназначенную только для самого маркиза; в эту минуту все занавеси в ней были спущены, вероятно, для того, чтобы думали, что маркиз присутствует на богослужении, тогда как он в это время занимался мирскими делами. В галерее никого не было, ибо так велика была важность, окружавшая в ту пору знатных сановников, что даже семейство маркиза сидело поодаль от него, в особой галерее, пониже самого хозяина. Удостоверившись в этом, капитан Дальгетти укрепился в галерее, тщательно заперев за собою дверь.

Я знаю, что употреблю смелое выражение, если скажу, что никогда ни одна проповедь не была выслушана с большим нетерпением и не производила более удручающего впечатления.

Капитан слушал в-шестнадцатых, в-семнадцатых, в-восемнадцатых и в заключение с таким чувством, которое было близко к полному отчаянию. Но, к счастью, нельзя же вечно читать нравоучения (эти богослужения назывались чтениями); пастор наконец закончил свою речь, не преминув при этом отвесить нижайший поклон по направлению к галерее за решеткой и не подозревая, конечно, кому он так почтительно кланяется. Судя по быстроте, с какой прислуга маркиза устремилась вон из часовни, можно было подумать, что и им было немногим веселее, чем нашему изнывавшему с тоски капитану; впрочем, в числе их было много хайлендеров, не понимавших ни одного слова из того, что читал пастор, но они все-таки аккуратно посещали капеллу по приказанию Мак-Калемора и, конечно, продолжали бы посещать с не меньшим усердием, если бы вместо пастора им поставили турецкого имама.

Однако, хотя публика разошлась очень быстро, пастор еще долго оставался в капелле, расхаживая взад и вперед мимо ее готических окон и, по-видимому, размышляя о том, что он только что говорил, или о том, что скажет в следующий раз. Как ни был смел Дальгетти, он не вдруг решил, как поступить. Медлить было опасно; с каждой минутой становилось вероятнее, что сторож придет в тюрьму и увидит, что пленника подменили, притом могло случиться, что на этот раз он навестит узников раньше обыкновенного.

Наконец, обратившись к Ранальду, который ловил каждое его движение, он шепнул ему, чтобы следовал за ним и не выказывал никакого смущения. Капитан Дальгетти отправился вниз по особой лестнице, ведшей из галереи в капеллу. Менее опытный авантюрист, пожалуй, постарался бы пройти поскорее мимо пастора, в надежде, что тот не заметит его. Но капитан понимал, что так можно попасться гораздо хуже, а потому преважно пошел навстречу богослову и, мимоходом раскланявшись с ним очень почтительно, намеревался тихими шагами направиться к выходу. Но каково было его удивление, когда он узнал в проповеднике то самое лицо, с которым накануне обедал в замке Арденвор!.. Однако он мигом справился со своим смущением и, прежде нежели пастор сказал хоть слово, обратился к нему с такой речью:

— Я не мог уехать из этого дома, не поблагодарив вас, достопочтеннейший сэр, за поучение, коим вы нас почтили сегодня.

— Я даже не заметил, сэр, что вы были в капелле! — сказал проповедник.

— Его светлости маркизу было угодно, — скромно сказал Дальгетти, — дать мне местечко в своей собственной галерее.

При этом известии пастор низехонько поклонился капитану, зная, что такая честь достается лишь немногим знатнейшим особам.

— Мне доводилось, сэр, — продолжал капитан, — в течение моей скитальческой жизни слышать многих проповедников всяких вероисповеданий, как-то: лютеран, евангелистов, реформатов, кальвинистов и прочая, но никогда еще не слыхал я поучения, подобного вашему.

— Не поучение, многоуважаемый сэр, а чтение, — сказал пастор, — наша церковь это называет чтением.