Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Коли находишь, что обязан мне чем-нибудь, — сказал разбойник, — то в твоей власти сейчас расплатиться… исполни только одну мою просьбу.

— Э, друг Ранальд, — отвечал Дальгетти, — читал я в занятных книжках про рыцарей, которые давали обещания исполнить вот такую просьбу, а после и не знали, как быть. Но те рыцари были простофили; нынче они стали осторожнее и уж не станут давать обещаний так, здорово живешь, не узнав наперед, можно ли исполнить данное слово, не нажив себе хлопот и неприятностей. Ты, может быть, желаешь, чтобы я тебе привел эту лекарку врачевать твою рану; но ты прими во внимание, Ранальд, что лежишь ты в грязи, и коли привести ее в это место, она перепачкает тут все свои наряды, а на этот счет, как тебе известно, женщины ужасно щепетильны. Помню я, в Амстердаме супруга великого пенсионария весьма ко мне благоволила, а тут вдруг взяла да и выгнала меня вон, а за что? За то, что я отер подошву своего сапога о шлейф ее бархатного платья: она его на полкомнаты растянула, а я не разглядел, думал, что это коврик постлан для ног…

— Нет, — прервал его Мак-Иф, — мне не нужно, чтобы Анна Лейл приходила сюда, а ты вели меня перенести в ту комнату, где она ухаживает за рыцарем Арденворским. Я имею сказать им нечто крайне важное для них обоих.

— Ну, это совсем не вяжется с правилами строгих приличий, — сказал Дальгетти. — Как же это принести вдруг раненого разбойника и положить рядом с рыцарем? Рыцарское звание издавна было, да отчасти и теперь есть, высшее воинское отличие, независимо от чинов, которые зависят от патента… А впрочем, так как просьбу твою нетрудно исполнить, я, так и быть, сделаю тебе удовольствие.

Сказав это, он приказал шестерым солдатам на плечах перенести Мак-Ифа в ту комнату, где лежал сэр Дункан Кэмпбел, а сам поспешил вперед объяснить причину, для чего это делается. Но солдаты так проворно исполнили свое дело, что последовали за ним по пятам и, войдя в комнату со своей страшной ношей, положили Ранальда на пол. Черты лица его, от природы довольно свирепые, в эту минуту были искажены страданием, руки и скудная одежда покрыты кровью, и своей и чужой, ничья заботливая рука не обмыла его, хотя рана в боку была все-таки перевязана.

— Вы ли, — проговорил он, с усилием приподняв голову в ту сторону, где лежал на постели его недавний противник, — вы ли тот, кого люди называют рыцарем Арденворским?

— Да, это я, — отвечал сэр Дункан, — чего ты хочешь от человека, которому осталось жить несколько часов?

— А мне несколько минут, — сказал разбойник, — тем более заслуги, что я хочу употребить их на пользу того, чья рука всегда была против меня; но и моя была против него… только еще выше.

— Твоя-то рука выше моей?.. Презренный червь! — молвил сэр Дункан, глядя сверху вниз на своего жалкого врага.

— Да, — отвечал разбойник твердым голосом, — моя рука хватала выше. В нашей с тобой смертельной борьбе раны, нанесенные мной, были глубже, хотя и твоя рука не оставалась без дела и давала себя чувствовать. Я Ранальд Мак-Иф, Сын Тумана. Та ночь, когда я предал твой замок пламени, дополнилась нынешним днем, когда ты пал от меча отцов моих… Припомни все зло, которое ты причинил нашему роду… Никто не был нам большим врагом, кроме одного только… одного… Но он, говорят, заколдован, недоступен для нашей мести… Скоро увидим, правда ли это.

— Милорд Ментейт, — сказал сэр Дункан, приподнявшись на постели, — этот человек — отъявленный злодей, изменник королю и парламенту, поправший законы божеские и человеческие… он один из кровожадных Сыновей Тумана… исконный враг вашего дома, и Мак-Олея, и мой… Надеюсь, вы не захотите отравить этих, быть может, последних минут моей жизни созерцанием его жестокого торжества!

— С ним будет поступлено по заслугам, — сказал Ментейт, — велите его унести сию минуту!

Сэр Дугалд решительно воспротивился этому, напомнив о заслугах Ранальда как проводника и о своем за него поручительстве; но резкий, зычный голос разбойника перебил его речь.

— Нет, — говорил Ранальд, — пусть пытают и вешают меня, пусть мой труп высыхает между небом и землей, питая ястребов и орлов с Бен-Невиса… Но зато ни этот гордый рыцарь, ни победоносный тан никогда не узнают тайны, мне одному известной; это такая тайна, от которой сердце Арденвора взыграло бы радостью, будь он хоть при последнем издыхании, а благородный Ментейт отдал бы за эту тайну все земли своего графства. Пойди сюда, Анна Лейл, — молвил он вдруг, приподнимаясь с неожиданной силой, — не пугайся того, к кому ты ласкалась в младенчестве. Скажи этим гордецам, которые пренебрегают тобой за то, что ты будто бы потомок нашего древнего рода… Скажи им, что в тебе нет нашей крови… Ты не Дочь Тумана, а родилась в таких же высоких палатах и покоилась в такой же мягкой колыбели, в каких качают младенцев в самых знатнейших хоромах.

— Ради самого Бога, — сказал Ментейт, дрожа от волнения, — если тебе что-либо известно о происхождении этой леди, облегчи свою совесть перед смертью, поведай нам свою тайну!