Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

Один длиннейший стол тянулся вдоль просторного зала в замке Эллисло, остававшемся почти в том же виде, каким был сто лет назад. Этот мрачный зал занимал одну из сторон замка во всю длину: сводчатый потолок его поддерживался рубчатыми колоннами и был покрыт каменными изваяниями всех чудищ и фантастических тварей, какие могло придумать необузданное воображение готического зодчего, и все эти дикие образы усмехались, хмурились и скалили зубы на многочисленное общество, собравшееся под ними. Пиршественный зал с обеих сторон освещался длинными, узкими окнами с цветными стеклами, сквозь которые солнце проливало тусклый и неопределенный свет. Над креслом хозяина возвышалось знамя, по преданию отнятое у англичан в битве под Сарком и будто нарочно поставленное тут, с тем чтобы пробудить отвагу присутствующих, напомнив им о прежних победах над соседями. Сам Эллисло, со своей величавой фигурой, одетый на сей раз с особой изысканностью, и с чертами лица, которые, несмотря на угрюмое и суровое выражение, были все-таки положительно красивы, представлял собой типичный образец старинного феодального барона. По правую руку от него сидел сэр Фредерик Лэнгли, по левую — Маршал-Уэльс. Далее на верхнем конце стола разместились важные гости, более или менее значительные помещики, их сыновья, братья, племянники; тут же сидел и мистер Ратклифф. Посреди стола возвышался массивный серебряный судок с солонкой, а ниже его за столом сидела мелкота sine nomine turba[7], то есть люди, считавшие за великую честь занимать хотя бы и низшие места за общей трапезой, между тем как порядок их размещения льстил также и гордости более значительных лиц.

Надо сознаться, что состав этой нижней палаты был далеко не избранный, так как в числе гостей находился и Уилли из Уэстбернфлета. Наглость этого человека, осмелившегося явиться как ни в чем не бывало в дом джентльмена, которого он только что оскорбил чувствительнейшим образом, объясняется тем, что он был заранее убежден в полной безнаказанности и в том, что его участие в похищении мисс Вэр останется тайной между ним и ее отцом.

Роскошный обед, предложенный этому многочисленному и смешанному обществу, состоял не из гастрономических тонкостей, а из множества сытных, обильных и солидных кушаний, под которыми трещали доски стола. Но обед был невеселый и настроение гостей не соответствовало качеству угощения. На нижнем конце довольно долго ощущалось тягостное стеснение, происходившее от сознания столь близкого присутствия важных особ; эти господа чувствовали себя вроде того, как рассказывает про себя приходский псаломщик, которому приходилось в первый раз в жизни возгласить стих перед такими высокочтимыми лицами, каковы были премудрый судья Фримен, добрейшая леди Джонс и сам именитый сэр Томас Трюби. Впрочем, этот церемонный озноб довольно скоро прошел под влиянием возбуждающих напитков, обильно подливаемых гостям и быстро поглощаемых в нижнем конце стола. Пирующие стали сначала разговорчивы, потом несколько шумливы и, наконец, уж просто хохотали и кричали во все горло.

Но ни виски, ни вино не в силах были расшевелить компанию, занимавшую более почетные места за столом. В умах этих людей преобладала теперь та мрачная и леденящая враждебность, которая нередко овладевает человеком в ту минуту, когда его заставляют принять отчаянное решение, а обстоятельства между тем так слагаются, что одинаково рискованно и рвануться вперед, и отступить. По мере того, как они ближе подходили к краю пропасти, она казалась им все глубже, темнее, и вот они стояли теперь на самой окраине, и каждый с внутренней дрожью ожидал, что скажет его сосед и который из единомышленников первый подаст пример и ринется в бездну. Эти интимные чувства ужаса и отвращения различно выражались на лицах, смотря по личному характеру и привычкам каждого. Один был необыкновенно серьезен, другой как будто поглупел, третий опасливо таращил глаза на пустые кресла у верхнего конца стола, оставшиеся незанятыми по той причине, что некоторые из приглашенных магнатов вняли голосу благоразумия и, воздерживаясь от дальнейшего участия в заговоре, вовсе не приехали; наконец, были и такие, что сидели молча и в уме как будто подсчитывали шансы и относительное значение как присутствующих, так и тех, кого тут не было.

Сэр Фредерик Лэнгли был угрюм, сдержан и недоволен. Сам Эллисло своими натянутыми попытками поднять дух сотоварищей явно обличал собственное угнетенное состояние. Ратклифф наблюдал всю эту сцену со спокойствием внимательного, но равнодушного зрителя. Один Маршал, верный беззаботной пылкости своего нрава, пил и ел, смеялся и шутил, и даже как будто забавлялся смущением остальных.

— Что это мы сегодня точно в воду опущенные? — воскликнул он. — Словно на похоронах, где облекшаяся в траур семья разговаривает шепотом, а носильщики и факельщики, — он кивнул головой на нижний конец стола, — тем временем угощаются на кухне. Эллисло, скоро ли вынос начнется? Вы точно уснули, право!.. А вы, благородный рыцарь Лэнглийской долины, что так приуныли?