Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Вот сумасшедший человек, — сказал Эллисло, — разве вы не замечаете, скольких из наших недостает?

— Ну, так что же из этого? — сказал Маршал. — Точно вы не знали наперед, что половина людей на свете дела делает, а другая половина только болтает? Что до меня, я нахожу крайне ободряющим то обстоятельство, что по крайности две трети наших друзей явились на собрание, хотя подозреваю, что из них половина больше польстилась на обед, чем на совещание.

— С побережья все еще нет известий, и мы не знаем наверное, приедет ли король, — сказал один из гостей тем дрожащим шепотом, который изобличает отсутствие решимости.

— От графа Д*** до сих пор ни строчки, а с южной границы ни один джентльмен не явился, — сказал другой.

— Да кому же здесь нужны англичане? — воскликнул Маршал и продекламировал тоном театрального героя:

Тебе ль, скажи, кузен мой Эллисло?
Нет, если суждено нам всем в бою погибнуть…

— Ради бога, Маршал, перестаньте паясничать! — сказал Эллисло.

— Ну, хорошо, — отвечал Маршал, — в таком случае я, так и быть, поделюсь с вами своей мудростью. Итак, если мы, слишком зарвавшись вперед, сделали глупость, то не станем же пятиться назад, потому что это будет подлость. Мы своими действиями успели возбудить подозрения и навлечь на себя мстительность правительства; и так как во всяком случае придется за это отвечать, надо же хоть чем-нибудь заявить себя, чтобы знать, за что мы будем в ответе. Ну, что же вы молчите?.. Хорошо, я первый перепрыгну через ров!

Он быстро встал, налил до краев пивную кружку красным вином, поднял руку и всех пригласил последовать его примеру и встать с мест. Все повиновались: наиболее значительные гости как будто пассивно, остальные с восторгом.

— Итак, друзья мои, я провозглашаю тост за независимость Шотландии и за здравие законного государя нашего, короля Иакова Восьмого, ныне прибывшего в Лотиан и, как я желаю и надеюсь, успевшего вновь овладеть своей древней столицей!

Он залпом осушил стакан и швырнул его через голову.

— Чтобы эти стаканы не рисковали оскверниться менее высокими пожеланиями! — сказал он.

Все последовали его примеру и среди звона битого стекла и среди громких возгласов поклялись постоять или умереть за те политические заветы, которые были выражены тостом Маршала.

— Вы перепрыгнули через ров при свидетеле, — сказал Эллисло вполголоса Маршалу, — но это, я думаю, к лучшему. Теперь уж нам нельзя пятиться назад. Только один человек, — тут он взглянул на Ратклиффа, — не отвечал на тост. Но об этом после…

Он встал и, обращаясь ко всем, произнес зажигательную речь против правительства, нападая на каждую из предпринятых им мер, но в особенности восставая против присоединения Шотландии к Англии. Он утверждал, что с помощью этого договора их родина не только лишалась самостоятельности, но что сразу погибли и ее торговля, и честь; она, как рабыня, закованная в цепи, повержена к ногам своей соперницы, против которой столько веков с такими опасностями, с такими жертвами и кровопролитием благородно отстаивала свою независимость. Этим он затронул самые чувствительные струны и нашел отголосок в сердце каждого из присутствующих.

— Пропала наша торговля! — вопил с нижнего конца стола старый Джон Рукэстл, контрабандист из Джедберга.

— Наше сельское хозяйство разорено вконец! — отозвался землевладелец Брокенхерт, обладатель поместья, где от сотворения мира ничего не росло, кроме вереска и клюквы.

— Наша религия повержена в прах! — молвил красноносый пастырь епископальной церкви в Кирк-Уистле.

— Скоро нельзя будет ни подстрелить оленя, ни поцеловать красной девицы, не запасшись дозволением из консистории или от церковного казначея! — сказал Маршал-Уэльс.

— А в морозное утро нельзя будет сварить себе горячего пуншу, не спросившись у акцизного надзирателя, — ворчал контрабандист.

— А в темную ночь нельзя проехаться верхом, — сказал Уэстбернфлет, — не испросив разрешения Эрнсклифа или какого-нибудь другого мирового судьи, на английский манер. Ох, прошли наши красные дни, когда в пограничных областях не слыхать было ни о мировых, ни о правосудии!

— Вспомним об обидах, причиненных нам при Дарьене и Гленко{32}, — продолжал Эллисло, — и возьмемся за оружие на защиту наших прав, нашей собственности, жизни и семейств!

— Подумайте о праведном епископальном рукоположении, без которого не может быть законного духовенства, — сказал пастор.

— Подумайте о том, как Грин и прочие английские разбойники разорили нашу торговлю с Ост-Индией, — сказал Уилли Уилсон, главный пайщик и единоличный шкипер двухмачтового суденышка, по четыре раза в год совершавшего рейсы от Кокпула до Уайтхевена{33}.